– Она просто противная. Еще шесть лет – и ее тут не будет.
– Шесть? – переспросил я. Потом посчитал на пальцах. Вышло, что я избавлюсь от Таши к двенадцати.
– Ага. Уедет в колледж или еще куда. Будет просто прекрасно.
– Ага.
– Хочешь, почитаю тебе «Гарри Поттера»?
Я сел рядышком, и она читала мне, пока не вернулась мама. Пока она принимала душ, Майк выскользнул через задний вход, а потом Таша сказала, что ей тоже нужно в душ. Тогда я понятия не имел, чем Таша занималась с Майком. Я ничего не знал о сексе и не понимал, что, возможно, в двенадцать еще рановато начинать.
Казалось, мечта Таши поехать в «Диснейлэнд» вот-вот сбудется. Я больше не гадил мимо унитаза. Мы все справлялись со своими обязанностями. Иногда Таша даже нормально с нами общалась: предлагала вместе сыграть в настольную игру или заняться чем-то интересным. Но потом она становилась прежней, срывалась, была меня, пыталась задушить и на всех обзывалась. Лизи сказала мне, что у Таши «гормоны шалят». Я не знаю, что это значит, но Лизи сказала, что они делают Ташу еще хуже и нам лучше держаться от нее подальше.
В тот день только что принявшие душ Таша с мамой что-то не поделили и долго орали друг на друга на весь второй этаж, и мы прокрались по ступенькам, заглянули в спальню Таши и поняли, что она делает. Как сейчас помню, мои глаза так далеко вылезли из орбит, что я не мог даже моргнуть. У Лизи отвисла челюсть. Таша прижала маму к стене и сжимала руками ее горло.
– Тварь! – орала она. – Ненавижу тебя! Лучше бы ты меня не рожала!
Мама пыталась что-то сказать, но Таша слишком крепко держала ее горло. Потом она поняла, что переборщила, и разжала руки. Потом наотмашь ударила маму по лицу. Я все эти годы прокручивал эту сцену у себя в голове. Я думал, как мог бы спасти маму. Думал, что нужно было как-то остановить Ташу. Но я знал, что не смог бы, потому что я не понимал, что происходит. В шесть лет я не знал слова «психопат». Оно бы тогда пригодилось. Когда мы вечером сели ужинать, на мамином лице еще оставался след. Лизи показала на него, чтобы напомнить мне, что случилось.
Папа пришел домой поздно, когда мама уже спала.
========== 36. ==========
Проснувшись, я с облегчением убеждаюсь, что следов счастливого хука справа от Джеко не видно. Разве только небольшое красное пятно. Ребра? С ребрами другая история. Они все лилово-сине-желто-черные. Если бы ребра были у меня на лице, я бы влип. Но ребра я никому показывать не собираюсь, так что принимаю пару таблеток от головной боли и иду в школу.
Я сажусь в машину, так ни с кем и не встретившись. Ни с мамой, ни с Ташей. Я не заморачиваюсь с барабанами и боевой раскраской. После того, как я вчера избил фальшивого ямайца, это было бы лицемерием.
В обед Ханна встречает меня в дверях кафетерия, мы вместе заходим, садимся за столик и забиваем свободные стулья книгами. Она высыпает на стол свой пакет с едой, и я даю ей половину сэндвича с ветчиной и сыром в обмен на пачку «Орео». В ее куче странных вредных лакомств есть даже упаковка конфет с шипучкой. Не думал, что их еще делают.
– Правило номер три, – выпаливаю я. – Никаких разговоров про телевизор. Особенно – про реалити-шоу.
Она в изумлении:
– Но я только я делаю, что смотрю реалити-шоу! – Потом замечает, что я расстроен или раздражен или что я там чувствую: – То есть мне приходится смотреть то же, что и родители, потому что у нас всего один телевизор, а они смотрят сплошные реалити-шоу. Но, Джеральд, они не так уж ужасны.
– Я не говорю тебе, что смотреть, а что не смотреть, просто не обсуждай это со мной. Я не смотрю телевизор. Никогда.
– Ого.
– Вообще, это не так уж сложно, – оправдываюсь я. – Всегда можно заняться чем-нибудь еще.
Ханна достает свою книжечку и открывает чистую последнюю страницу:
– Значит, первым правилом было не говорить «умственно отсталый», – говорит она и странно на меня смотрит: – Все еще не понимаю, почему тебя оно не бесит.
– Обещаю, однажды ты поймешь, – отвечаю я. Черт. Я не уверен, что понимаю сам, и понятия не имею, как буду объяснять. Может, письмом: «Дорогая Ханна, на самом деле я не умственно отсталый. Просто моя мама всех в этом убедила. До сих пор не понимаю, зачем. Твой Джеральд».
– Так, какое там второе правило? – спрашивает она.
– Никаких мюзиклов.
– Точно, – она записывает. – И третье правило – не разговаривать про телевизор и реалити-шоу.
– Ага.
– То есть я не могу упоминать, что что-то смотрела?
– Не-а.
– И не могу рассказать смешную сценку?
– Для меня там не может быть ничего смешного.
Она кивает:
– Понимаю. – Она изучает список. – Думаю, тогда четвертое правило – не выдать себя перед родителями. И перед моим братом.
– И перед моей сестрой. Иначе будет ужас.
– Точно. И перед твоей сестрой, – соглашается Ханна. – Она же должна была уже снова поступить или найти работу?
– Она живет у нас в подвале. И я предпочел бы не обсуждать это, – прошу я. – Нет, это не правило. Наверно, однажды я захочу об этом поговорить. Но не сейчас. – Она кивает. – А твой брат что, придет ко мне ночью и отрубит мне член?
Она фыркает носом:
– Он в Афганистане. Но он очень беспокоится за меня. И родители тоже, – вздыхает она. – Похоже, они думают, что статистика работает против меня.
– Ясно, – начинаю я, – это отлично сочетается с моим следующим правилом. Правило пятое – никакого физического контакта первые два месяца.
Она округляет глаза:
– Какого хрена? Ты серьезно?
– По-твоему, это слишком долго?
– Ну… да, – удивляется она. – Две месяца – это примерно шестьдесят дней.
Я развожу руками:
– У меня проблемы с доверием. У тебя тоже. Мы ходим к психологу и все дела. По-моему, логично не спешить.
– Да, но два месяца… Ты ненормальный. – Она подается ближе: – Я надеялась сегодня поцеловать тебя. Или когда мы пойдем на свидание. Или в среду на работе. Кому повредит лишний поцелуй в Ночь Долларов?
– Я все равно настаиваю на пятом правиле, – упираюсь я. Я не хочу, чтобы что-то пошло не так. Хочу, чтобы все было по-настоящему. Но не знаю, как объяснить это Ханне. «Дорогая Ханна, до сих пор у меня было два выхода: тюрьма или смерть. Твой Джеральд».
– Давай так, – отвечает Ханна, – я впишу это правило, но, по-моему, это перебор. Давай договоримся, что можем нарушить это правило. По рукам?
– По рукам.
Она закрывает книжечку.
– Можно вопрос?
– Конечно.
– В реалити-шоу показывают правду или постановку?
– Ты сейчас серьезно? – спрашиваю я, думая: «Да ладно, как она может такое спрашивать?»
Она с невинным видом кивает, и я с минуту смотрю на нее, а сломанные ребра под футболкой пульсируют болью. Я уже упоминал, какие у нее веснушки?
– Ты не представляешь, насколько там все далеко от истины, – отвечаю я наконец.
– То есть ты не вел себя так, как мальчик из телевизора? – неловко спрашивает она. – В смысле, ты делал это или не делал?
Я делаю глубокий вдох:
– Я правда это делал. Но вы, зрители, никогда не видели нас настоящих. Вы видели только то, что вам показали, чтобы вас повеселить. ТелеТётя даже не была настоящей няней. Просто актриса. Ты это знала?
– Ты правда ее ударил? – Та серия разлетелась повсюду.
– Да, – отвечаю я. – И еще раз ударил бы.
– Я видела на ютубе. Ну, как ты ее ударил. Боже, как я смеялась! Там, наверно, миллионов шесть просмотров.
Я развожу руками.
– Для шестилетнего ребенка у тебя были потрясающие актерские способности, – говорит она.
– Ты нарушаешь третье правило, – напоминаю я.
– Ой, да ладно тебе, это же весело!
Я строго смотрю на нее, и мое лицо краснеет от злости.
«Вот и все, кретин. Не прошло и суток. Я же говорил».
========== 37. ==========
После уроков Ханна ждет меня у шкафчика и просит подвезти домой. Я все еще зол на нее за те слова за обедом: «Да ладно, это же весело!» От одного воспоминания у меня снова начинает пылать лицо.