Снова встревает Белоснежка:
– Ты можешь подать все так, как будто вы с ним просто боролись на ринге. Звучит не слишком плохо. Не мог же он думать, что ты столько лет занимаешься боксом и ни разу не выйдешь на ринг! – Я взглядом прошу ее заткнуться.
– Что-то не так? – спрашивает Роджер. Да все не так. Все всегда не так и всегда будет не так. Но Роджеру ни к чему это знать. Ему нужно только, чтобы я делал успехи. Его начальству нужны ежегодные отчеты о снижении моего уровня гнева и уменьшении числа драк, в которые я ввязываюсь. Больше Роджеру ничего не надо.
– Что-то случилось? – упорствует он.
– Не-а.
Он щурится, как бы говоря: «Да ладно, колись».
– Я познакомился с одной девушкой, – признаюсь я. Даже несмотря на его предупреждения я почти жду, что он хлопнет меня по спине и громогласно захохочет. Ну знаете, как мужчина обычно разговаривают о женщинах. Найди девушку – и все проблемы решены.
Но Роджер морщится:
– Парень, будь осторожен.
– Она хорошая, – оправдываюсь я.
– Я все понимаю. Тебе что-то типа семнадцати, и тебе нравятся девушки. Я правда все понимаю, – говорит он. Потом соединяет пальцы и стучит ими друг о друга, пытаясь придумать, что еще сказать. – Просто будь осторожен. Как бы она сейчас тебе ни нравилась, однажды она доведет тебя до ручки. Твое спокойствие… оно не навсегда.
Белоснежка издает горлом какой-то противный звук, означающий хмыканье:
– Не навсегда. О боже. Как неожиданно, а?
– Джеральд?
– Да?
Такое чувство, как будто Срун не я, а он, и он только что насрал на мою радость.
– Ты меня слушаешь? – спрашивает Роджер.
– Ага.
Как же меня задолбало, когда люди срут на мою радость.
– Я что-то не то сказал?
Я смотрю на него и слышу, как шумит кровь у меня в ушах. Я перевожу взгляд на Белоснежку и снова на Роджера.
– Как вы все могли думать, что я буду много лет тренироваться в одном зале с кучей агрессивных гадов и ни разу не поднимусь ни с кем на ринг? Ну блин, о чем вы вообще думали? Почему было не выбрать теннис или другую безобидную хрень? Почему бокс? Я же и так уже избивал людей! – прорывает меня. Роджер кивает. – Я тупой или это правда самая бредовая ваша идея? А чем слушали родители, когда я пришел домой и сказал, что запишусь на бокс? Они что, совсем идиоты? Ну серьезно, я и бокс?
Я смотрю ему в лицо и понимаю, что он совсем не расстроился. Он даже как будто рад, что я все это высказал. Белоснежка улыбается так широко, что ее хочется стукнуть. «Ой, да ладно тебе, это же весело». Глядя прямо в улыбающееся лицо Роджера, я спрашиваю:
– Стоп, это что, была какая-то проверка?
– Погоди, – просит он, – расскажи про ваш бой. – Он чуть наклоняет голову и улыбается: – Ты выиграл?
Я напоминаю себе, что Роджер тоже когда-то был мелким злобным задротом из штата ЗЛ. Он был спасен и теперь хочет спасти меня. Или нет. Мудак. И все же я невольно ухмыляюсь в ответ. «Джеральд, ты тоже мудак». Белоснежка, похоже, разочарована в нас обоих.
– Покажи руки, – просит Роджер. Я повинуюсь. Он изучает трещины, синяки и шишки. Не дожидаясь просьбы, я поднимаю футболку и показываю ему ребра. С усилием наклонив голову, я вижу, что моя кожа пошла яркими красно-лиловыми пятнами: интересно, нет ли внутреннего кровотечения? Тут я вдруг вижу нас со стороны – глазами Белоснежки. Я вижу, как тупой подросток поднимает футболку и хвастается перед тупым взрослым своими отбитыми ребрами. Я вижу, как они оба радуются, что фальшивый ямаец Джеко получил по заслугам. Такое ощущение, что им нравится боль. Такое ощущение, что они хотят злиться и получать синяки. Как будто они ими гордятся. Я вдруг понимаю, что так и есть. Я горжусь собой. Я гордился, когда прогрыз дыру в лице безымянного парня. Я гордился в субботу, когда прокусил Таше руку до крови. Я гордился собой каждый раз, когда срал на обеденный стол. Я сижу на ярости, как на наркотике. Осознав это, я улыбаюсь.
– Джеральд, почему ты так радуешься? – спрашивает Белоснежка.
«А чему мне еще радоваться?»
– Да тысяче разных вещей! – парирует она.
– А какой тогда видок у другого парня? – спрашивает Роджер.
Я отпускаю футболку:
– Как будто его поездом переехало.
Мы переглядываемся – два беженца из штата ЗЛ. Мне хочется спросить, почему он так не хочет, чтобы я с кем-то встречался. Он бил свою жену? Шпынял детей? Он правда думает, что от женщин одни неприятности?
– Поездом переехало. Прекрасно. Я готов ставить на тебя деньги, – отвечает Роджер.
Мы с Белоснежкой пялимся на него во все глаза. Как будто на наших глазах вылетает из куколки бабочка. Только совсем не та бабочка, которая должна была вылететь, потому что весь мир – сплошной обман.
========== 39. ==========
Перед тем как начать собираться в школу, я полчаса пересматриваю видео с трапецией из Монако. Я поздно выхожу завтракать, и, пока я ем и вспоминаю, как Роджер только что не возбудился при виде моих ребер, по лестнице поднимается Таша в банном халате и говорит что-то маме; я пытаюсь делать вид, что ее тут нет. Потом она обращается ко мне:
– Я слышала, наш большой мальчик завел себе девушку. Ее тоже искусаешь?
Я игнорирую слова про укус:
– О чем ты? Никаких девушек у меня нет.
– Я слышала другое, – отвечает Таша.
– Слушай, тебе же уже двадцать один? Почему ты торчишь тут и разносишь сплетни о школьниках? Ты что, умственно отсталая?
Я встаю и выхожу из кухни.
– В коррекционном классе учусь не я! – говорит мне в спину Таша. Я разворачиваюсь и пристально смотрю на маму с Ташей:
– Да, зато я не такой кретин, чтобы жить у мамы в подвале, потому что я такой тупой, что три раза вылетал из колледжа и ни один идиот меня никуда не возьмет.
– Хватит! – просит мама.
– Я уж постараюсь, чтобы твоей девушке сообщили, что ты по мальчикам, – замечает Таша. – Дэнни знает ее брата.
Я трясу головой и пожимаю плечами:
– Я не знаю, о чем ты, но работу ты так все равно не найдешь. – И выхожу в гараж.
В гараже стоит Дэнни. Мне хочется наброситься на него и бить, пока он не сольется с гаражным полом, пока не станет огромным, липким красным пятном на идеально ровном цементном полу, который мама заставляет папу мыть дважды в год, как будто гараж – это такое чистое место, где не проливается масло и не писают мыши.
– Привет, – говорит Дэнни.
– Привет, – отзываюсь я, направляясь к своей машине, стоящей у выезда.
– Можно побить твою пневмогрушу? – спрашивает он.
– Нельзя, – отвечаю я.
Я сажусь в машину и поворачиваю ключ в зажигании, чтобы машина прогревалась. Потом я снова захожу в гараж: Дэнни по-прежнему стоит там же, где стоял минуту назад, когда я запретил ему. Думаю, он пытается решить, стоит ли подходить к пневмогруше, пока я в школе. Я вдруг понимаю, что в семье Фаустов он совершенно свой. Он точно тот тупой сын, которого им всегда не хватало. Он может занять мое место.
Я возвращаюсь в кухню и говорю маме, оставшейся там в одиночестве:
– Мам, я решил, что хочу на день рождения.
– Да? – спрашивает она.
– Может, карточку на бензин? Ну знаешь, которая по предоплате, чтобы я сэкономил немножко денег на колледж.
Она хмыкает:
– На колледж?
Я беру с собой обед и возвращаюсь в гараж. Дэнни стоит на том же месте.
– Конечно, бей грушу на здоровье! – говорю я. – Только не оставляй мне потные перчатки, ладно?
Когда я закрываю за собой дверь гаража, он продолжает смотреть на меня взглядом грызуна.
По дороге в школу я больше не случаю барабанные ритмы. Я дважды проверяю, что положил рабочие брюки на заднее сиденье. Сегодня я выбрал брюки хаки, потому что они подчеркивают мою задницу, а теперь меня вдруг начало заботить, как выглядит моя задница, когда я стою в седьмом окошке и обслуживаю хоккейных фанатов.
Я приезжаю настолько заранее, что первый паркуюсь на школьной парковке. Я лезу в рюкзак и достаю библиотечный экземпляр «Ромео и Джульетты»: нормальный английский на одной стороне разворота и шекспировский – на другой, – который начал читать вчера ночью. Я читаю и удивляюсь, что что-то попадает мне в голову, а потом злюсь, что не верил в это. Я не умственно отсталый. Это у мамы винтика в голове не хватает. Ей нужно, чтобы я отставал в развитии, лишь бы Таша была счастлива. Она хотела, чтобы Лизи никуда не поступала, лишь бы Таша была счастлива. Какая же жесть. «Да ладно тебе, это же весело».