Я отпрашиваюсь у Бет в туалет и выхожу в уголок курильщиков, где мы с Джо-младшим и познакомились. Я набираю его номер, но он не берет трубку. Я оставляю голосовое сообщение: «Привет, Джо. Это Джеральд. Только прочитал твои сообщения и хотел поговорить. Я сейчас на работе и мне пора работать дальше, в перерыве позвоню снова». О черт, это же ночь Долларов, никаких перерывов. Ладно: «Или после работы позвоню. Слушай, я серьезно собираюсь тебя навестить. Мне очень хочется. У меня через неделю день рождения, я попросил у мамы карточку на бензин». Я отправляю сообщение и сразу же жалею почти обо всем, что наговорил. Голосовые сообщения изобрели уверенные в себе люди, чтобы все остальные городили на запись всякую хрень, которой потом можно шантажировать их до скончания веков.
Идя к седьмому окошку мимо Ханны, я роняю:
– Кстати, очень мило было написать на приборной панели «мудак». Твоя взрослость просто зашкаливает. Может, тебе стоит меньше времени анализировать мое поведение и побольше спрашивать себя, зачем ты испортила мне машину.
– Потому что ты повел себя как мудак! – отвечает она. Я поворачиваюсь к третьему окошку:
– Смотря как на это посмотреть. С моей точки зрения, как мудак себя повел тот, кто оставил надпись на моей, блин, машине. А я просто сказал тебе правду. Не моя вина, что она тебе не по душе.
– Вообще-то, я делала то же самое. Говорила тебе правда. – На ее глазах снова слезы.
– Ханна, ты ничего обо мне не знаешь. Вообще ничего.
Я ухожу к седьмому окошку. По случайности именно в этот момент ко мне подходят работники торгового центра, чтобы закупиться едой перед игрой, я обслуживаю их, а Ханна может спокойно подуться. По крайней мере, я надеюсь, теперь она запомнит, что манипулировать парнем, вся жизнь которого состояла из безумных манипуляций, неудачная идея.
Я уже почти забыл, какая адская хрень эта ночь Долларов. Мы распродаем наши четыреста хот-догов еще до третьего периода. А перед этим какой-то противный старикашка жалуется, что его хот-дог остыл, мы говорим, что остыла только булка, на что он заявляет, что холодная булка – это холодный хот-дог и нам надо разогревать булки, и желает вернуть недоеденную половину хот-дога и получить обратно свой доллар. Когда Роджер корчит из себя психоаналитика, он иногда рассказывает про такое явление. Это называется «сдвиг приоритетов». Старикан так громко орет о температуре хот-дога, что не может понять, что возвращать половинку хот-дога – это бред.
В этот день сдвиг приоритетов рано или поздно настигает каждого. Но, похоже, одних больше, чем других. Я вспоминаю наставления Роджера о «правой дороге». Он научил меня не только отказываться от слов типа «должен» и «заслуживаю», но и отвечать за свои поступки. Поэтому я, например, без проблем признаю, что в субботу прокусил Таше руку. И ни о чем не жалею. Вообще, я не жалею и о том, что назвал Ханну дурой с промытым мозгом. Но Роджер верно заметил: чтобы оказаться на правой дороге, достаточно вести себя так, как будто ты уже на ней. Значит, я начну свой ход в игре с Ханной с того, что первым попрошу прощения. Чтобы это была уже ее проблема, а не моя. Роджер называет это «вытереть доску».
Перед самым закрытием у нас появляется передышка. Я подхожу к Ханне – та корчит злую гримасу – и говорю:
– Знаю, со мной иногда сложно общаться. Да, я иногда ухожу в свой мир. Я делаю это специально. – Я переминаюсь с ноги на ногу, потому что гримаса Ханны никуда не исчезает. – Потому что я никому не доверяю… ну… ты знаешь, почему. Люди не слишком достойны доверия, а еще они любят вспоминать мое прошлое и всякое такое и это не очень приятно. – Она не отвечает. – Прости, пожалуйста, что я сорвался за обедом. Просто очень многие верят всему, что видят по телевизору, и я не хотел бы, чтобы ты была одной из них. Кстати, когда ты наконец поймешь, что писать на моей машине было не очень умно, я с радостью приму извинения.
С этими словами я ухожу к стойке с приправами и начинаю перетаскивать контейнеры с кетчупом, горчицей и соусом барбекю. Зрители ночи Долларов страшные грязнули. Мне два раза за вечер пришлось выйти из-за кассы и убрать за ними мусор, а теперь все снова загажено – в основном обертками от хот-догов. Тут на каждом шагу урны, но они бросают обертки где попало, как будто такое поведение приемлемо. А уж можете мне поверить, в приемлемом поведении я разбираюсь лучше них.
========== 41. ==========
После сегодняшнего нужно долго отмывать духовку для хот-догов, и это работа для кого-нибудь мускулистого. То есть моя работа. Когда я заканчиваю и отношу в мойку поднос, все уже закончили и парень из четвертого окошка начинает мыть пол. Ханна сняла форменную футболку кассиров РЕС-центра и стоит в черной неформальской майке с надписью «Сам туда иди». Проходя мимо нее с чистым и сухим подносом, я спрашиваю:
– Тебя подвезти домой или за тобой приедет отец?
– И что ты хочешь сказать? – спрашивает она в ответ.
Я молча иду дальше. Все, моя совесть чиста. Я попросил прощения и ответил за свои поступки. Я возвращаю поднос на место, забираю куртку из закутка у седьмого окошка, захожу в туалет, делаю свои дела, мою руки и проверяю, не осталось ли на лице следов жира или соуса барбекю.
Выйдя из ванной, я врезаюсь в какую-то знакомую женщину и не могу понять, кто это. Потом она улыбается и раскрывает объятия, и я морщусь от боли в ребрах. Хоккейная Дама оглядывает меня и спрашивает, как дела.
– Все отлично! – отвечаю я достаточно громко, чтобы услышала Ханна, которая явно наблюдает за мной.
– Хорошо, – отвечает дама. – Я за тебя беспокоилась.
– Мне через неделю семнадцать. Еще год – и уеду куда подальше.
Они кивает:
– И что попросил на день рождения?
– Карточку на газ. Так я хоть немножко к колледжу накоплю, а не потрачу все на топливо.
– Практично, – кивает Хоккейная дама. – Весь в отца.
«Если до сих пор жить в браке с плюющей на своих детей погруженной в журналы дурой – это практично, то конечно», – думаю я.
Она снова обнимает меня:
– Если на следующей неделе не увидимся, то с днем рождения тебя, Джеральд. Уже семнадцать… – она качает головой. – Я очень рада, что ты жив и здоров.
– Я тоже.
– Рада, что они тебя не уморили.
Она уходит, а у меня в голове звенит: «Они тебя не уморили».
Подходя к двери пятого киоска, я снимаю форменную футболку и чувствую, как вместе с ней поднимается край второй футболки, а значит, Ханне открывается отличный вид на мое страшно мускулистое и страшно же отбитое тело. Я расправляю футболку медленно и со вкусом. Потом подхожу к Бет и спрашиваю, нужна ли еще моя помощь.
– Нет, спасибо, – отвечает она.
– Точно?
Мы улыбаемся друг другу. Бет точно понимает, что я задумал.
– Все в порядке? – спрашивает она.
– Абсолютно.
Она улыбается:
– Не оглядывайся, но Ханна ждет у дверей, – сообщает она. – Хочешь завтра работать во втором окошке?
– Я хочу в седьмом, – очень серьезно отвечаю я. – Как и всегда.
Я желаю ей спокойной ночи, на цыпочках обхожу вымытую часть пола и подхожу к двери. Как Бет и сказала, Ханна ждет меня.
– Привет, – говорю я, как будто на моей приборной панели не написано «МУДАК».
– Привет, – отвечает она, как будто не оставляла этой надписи.
Прежде чем мы успеваем сказать еще хоть слово, у меня вибрирует телефон.
– Прости, Ханна, срочный звонок. Ты не против? – Я смотрю на экран: звонит Джо-младший. – Алло?
– Чувак, как житуха? – спрашивает он.
– Да как всегда. Вот с работы выхожу. У тебя как? Все нормально?
– Ну… нет. У тебя дома найдется местечко для шута из цирка?
– Ты что, сбежал?
Ну точно, Ханна навострила уши. Ей все еще не терпится сбежать. Куда угодно. И, видимо, с первым попавшимся МУДАКОМ.