Вечером Ханна встречает меня у шкафчика. Она держит в руке телефон и читает сообщения. Она здоровается со мной, а я перекладываю книги из рюкзака в шкафчик и обратно. Я целый день провел в Джердне за воображаемой беседой с психологом. Я целый день искал там Лизи, но ее нигде не было.
– Готов к великой ночи? – спрашивает Ханна. Я делаю непонимающее лицо. – Сегодня матч. Будет толпа. Хоккей. Ну, на работе.
– А, точно, – отвечаю я. – Вот черт, я штаны забыл. – Она хихикает. – Нет, в смысле я забыл рабочие штаны. Мы опоздаем. Вот черт.
– Может, мы просто заедем к тебе и возьмем штаны? Это не слишком долго.
«Мы» и «к тебе» в одном предложении – плохая идея. Нельзя брать Ханну ко мне домой.
– Точно, торговый центр. Можно поехать купить новые. Я знаю нужный магазин и знаю размер. Так будет проще.
– Проще чем что? Чем заехать к тебе и забрать штаны? Джеральд, ну серьезно. Ты видел, где я живу. Что может быть хуже?
– Ну… ну, ты… Слушай, если мы поедем прямо сейчас, я успею заскочить купить штаны. Пара пустяков.
– Если хочешь, я спрячусь в машине, – предлагает она. – Неужели то, что у тебя есть девушка, настолько страшно?
Мы идем к выходу, и Ханна, похоже, расстроена. Мне хочется спросить, что случилось, но я не хочу снова ссориться. Я хочу, чтобы день шел в нужном направлении. Прямой дорогой в колледж. Я хочу, чтобы этот день приблизил меня к колледжу.
– Это как-то связано с твоими ребрами?
– С ребрами?
– Ну, с синяками. Я вчера их видела.
– А, – доходит до меня. – Черт, нет. Я хожу на бокс. Мы в понедельник знатно поборолись. Чувак подмял меня, как поезд.
– Угу.
Когда мы садимся в машину, Ханна спрашивает:
– Дело ведь во мне?
– Что? Черт, нет! Конечно нет!
– Я дочь мусорщика.
– Ты не дочь мусорщика!
– Тогда что нам мешает просто заехать к тебе домой и взять чертовы штаны? – спрашивает она.
Я разглядываю чистую приборную панель и боюсь подумать, что она напишет на ней, если я буду настаивать.
– Ладно, ты права, поехали ко мне. Я забегу, схвачу штаны и выбегу.
– Вот именно! – говорит Ханна. – Скажи спасибо дочке мусорщика, что она сэкономила тебе пятьдесят баксов.
– Ага, – смеюсь я. – Спасибо.
По пути я наконец вижу Лизи на трапеции. Я рассказываю ей о колледже и о словах Белоснежки.
– Джеральд?
– Да?
– Ты слышал, что я сказала? – спрашивает Ханна.
– Черт, прости, снова выпал. А что ты сказала?
– Я сказала, что никогда раньше не была в огороженном товариществе.
– А, – отвечаю я. – На самом деле, в нем ничего такого. Ну подумаешь, забор. Подумаешь, будка с охранником. Ну и все.
– Немножко напоминает мой дом, да? – хихикает она.
– Слушай, на самом деле в твоем доме ничего такого уж страшного нет. Тебе может быть странно там жить, но это не… хотя бы не цирк уродов.
– Если бы о нас тоже сняли реалити-шоу… ты бы понял, что еще какой, – отвечает Ханна.
Я подъезжаю к воротам и останавливаюсь. Охранник знает меня в лицо и открывает ворота, не заставляя меня вводить код. Он машет рукой. Ханна машет ему, и он улыбается в ответ. Возможно, он рад за меня.
Ханна сидит в машине, я забегаю домой и беру штаны. Это занимает ровно две минуты.
– Быстро ты, замечает Ханна.
Отъезжая, я вижу, как мама выглядывает из окна второго этажа, как женщина из старинных рассказов, которые мы читали в школе. С таким видом, как будто она хочет прыгнуть.
========== 43. Эпизод второй, сцены 23-35 ==========
К нам пришел Майк, сын наших соседей через дом и теперь официально «парень» Таши (папа морщился каждый раз, когда мама произносила это слово). Его родители подписали соглашение, и теперь его тоже снимали в шоу. Сейчас они с Ташей вместе пекли печенье на кухне. Папа еще не пришел с работы. Мама стояла у кухонного стола и выкрикивала нужные продукты и дозы, как хорошая, справедливая надзирательница.
Когда я забрел на кухню, Таша с Майком развлекались, осыпая друг друга ложками муки. И сахара. Режиссер сделал мне знак развернуться и уйти. Я притворился, что не понял, и все-таки зашел. На доске за его спиной было написано, что снимают уже третий дубль этой сцены. Я вошел на цыпочках, принял невинный вид и стал смотреть, чем дело кончится. Потом Таша схватила измазанную в тесте лопатку и стукнула Майка по щеке, и началось мясо. Он сделал то же самое, только ложкой.
– Ой! – вскрикнула Таша и кинула на него предупреждающий взгляд. Он неискренне извинился. Она продолжала: – Чтоб больше такого не было, а то все тесто окажется у тебя в штанах!
– Стоп! – крикнул режиссер. Потом повернулся к Таше: – В штаны? Слушай, тебе всего двенадцать!
– Упс, – хихикнула Таша, – я хотела сказать – на футболку, но «в штаны» звучало убедительнее. Простите.
– Майк постоянно лежит на кровати у Таши без штанов, – подал голос я.
Все замолчали и уставились на меня. Потом – на Ташу с Майком, судорожно озиравшихся по сторонам. Похоже, Майк прикидывал, в какую сторону бежать. Таша огляделась, ища, кого бы ударить. Ближе всего оказался Майк. Она вкатила ему оплеуху, бросилась к маме и уронила голову ей на плечо – на маминой кофточке остался кусок теста.
Мама отстранила Ташу на длину вытянутой руки и спросила:
– Это правда?
– Нет, конечно! – закричала Таша. – Джеральд ведь умственно отсталый, ты сама говорила!
– Я не умственно отсталый! – возмутился я.
– Еще какой! – продолжала Таша. – А еще ты гей!
В этот миг ТелеТётя преобразилась. Казалось, ей вдруг стало плевать, как выглядит ее прическа и сочетается ли ее платье с обстановкой. Плевать, где ее дизайнерская сумочка и нужной ли фирмы ее бутылка с водой. Она потребовала перестать снимать и отвела нас с мамой в гостиную, а Майк с Ташей остались на кухне и продолжили драться.
– Называть маленького мальчика геем – ужасно! – начала ТелеТётя. – Это слово неприемлемо. Абсолютно.
– Слушайте, он срет мне в обувь, а вы цепляетесь к тому, как Таша его называет! – возмутилась мама.
– Джил!
– Что?
– Он сидит пи-ямо тут! – напомнила ТелеТётя.
– И что? – удивилась мама. – Вы же понимаете, что у него явно не все дома!
С этими словами мама встала и ушла в кухню, как раз разминувшись с выбегающим из дома Майком. ТелеТётя поглядела на меня с сочувствием:
– Ты правда видел его в постели Таши?
– Ага.
– А ты был тут? Вместе с Лизи? – я кивнул. – Ясно. Джеральд, кажется, я знаю, что мне делать. – И она улыбнулась мне, как настоящая няня.
Назавтра был последний день съемок. Нужно было отыграть семейное сборище с подведением итогов эпизода. Папа пришел домой с работы от силы на час, не снял костюма и крутил ступнями, как делает всегда, когда волнуется. Люди крутят шеей, а он крутил ступнями. По часовой стрелке, потом обратно. Его косточки хрустели, как лопающийся попкорн. Мы с Лизи сидели рядом с ним. Мама с Ташей заняли одно кресло на двоих. Вчера соседский мальчик Майк все-таки бросил Ташу, и с тех пор она не отходила от Таши. Камеры уже снимали, режиссер уже сказал, что нам нужно просто один раз отыграть сцену, а дальше уже вопрос монтажа.
– Сегодня пе-евым идет Джеральд, – предложила тетя. – Мне кажется, он очень вырос над собой. Согласны? – Все молчали. – Ну же, семья Фаустов, подайте голос! – Не дождавшись ответа, ТелеТётя продолжила: – Сколько Джеральд уже не пробивал стены? Больше года?
– Ага, – включился папа. – А еще он каждый день заправляет постель, сам собирается в школу и очень помогает с уборкой. Это правда.
– Спасибо, Дуг. По сравнению с прошлым годом он действительно сделал огромный шаг вперед.
Режиссер кивнул, поэтому все остальные кивнули тоже – только Таша снова сделала вид, что сейчас заплачет.
Я уже и забыл, что можно дырявить стены. Это осталось в первом эпизоде. С тех пор я вырос и стал Сруном. Дырявить стены – для слабаков.
– По-моему, Джеральд крутой, – высказалась Лизи. – Но я всегда считала его крутым.