Когда я проезжаю в ворота и машу охраннику, он поднимает бровь. Я понимаю, что он имел в виду, только когда вижу наш уставленный машинами подъезд. Их, наверно, штук двадцать, они стоят от гаража до самых дверей. Несколько раскидано по дороге. Я останавливаюсь, открываю окно и слышу музыку, гремящую так, что трясутся соседние дома. Интересно, сколько уже тянется вечеринка. И скоро ли приедет полиция. «Я требую не попадаться на глаза полиции».
Я паркуюсь и пробираюсь к входной двери. Открыв дверь, я первым делом фотографирую происходящее на телефон и посылаю фото папе. Я подхожу к лестнице, пробиваясь через толпу наводнивших мой дом незнакомцев. Таша напилась. В кухне стоит две бочки спиртного, а на столе стоит очень много бутылок. Какие-то люди лежат вповалку на диване и целуются. Другие танцуют в глубине комнаты, где Дэнни поставил стереосистему. Кажется, какая-то девочка танцует в одном лифчике.
Я не знаю, что мне делать. Я иду в свою комнату, закрываю дверь, запираюсь и тупо смотрю в телефон. Минуту назад я не знал, кому рассказать, как все прекрасно. Теперь я не понимаю, кому пожаловаться, насколько тут кошмарно. Я набираю номер Лизи. Пока идут гудки, я кое-что подсчитываю и понимаю, что у нее там часа три утра. Но она берет трубку, прежде чем я успеваю ее повесить.
– Лизи… – говорю я.
– Джеральд? Все хорошо?
Сквозь дверь просачиваются звуки вечеринки, надеюсь, она их тоже слышит.
– Мне нужно отсюда сваливать, – говорю я. – Лучше прямо сейчас.
– Что случилось?
– Таша закатила вечеринку. По всему дому какие-то пьяные туши. Мама с папой уехали. Кажется, когда я вошел, двое того-этого прямо на диване.
– Кошмар.
– Можно с тобой поговорить? – спрашиваю я.
– Конечно. О чем хочешь поговорить? – Она щелкает зажигалкой.
– О том, как она меня почти не утопила.
На той стороне провода повисает тишина.
– Лизи?
– Я здесь.
– Ты помнишь, как она пыталась меня утопить?
– Ага.
– Ты тогда кое-что сказала. Я запомнил.
– Слушай, тебе ж тогда было года три. Как ты можешь что-то помнить?
– Я много что помню, – отвечаю я. – Тогда ты сказала: «Теперь ты можешь принимать ванну сам, как я».
– Я так сказала?
– Ага.
Повисает тишина. В смысле, молчание: вечеринка-то все еще грохочет.
– Она со мной тоже так делала, – говорит наконец Лизи и затягивается своим куревом. – Мама заставляла нас принимать ванну вдвоем, чтобы сэкономить время. Таша постоянно держала мою голову под водой. В последний раз мама поймала ее. Или… не знаю. Я кашляла, и меня рвало, она явно перестаралось. Я, наверно, успела вдохнуть воды.
– Вот блин.
– Потом мама снова попыталась заставить нас вместе принять ванну, и я устроила истерику. Орала и орала. Ничего не помню. Ты тогда был совсем маленький. Мне еще даже четырех не было.
Она курит, а я пытаюсь не обращать внимания на грохот музыки кантри, который только что вырос еще децибел на десять.
– Джеральд, в этом семестре на психологии нам рассказывали о таких людях. Она психопат. С этим рождаются, и это не лечится.
Я часто думал об этом, но никогда не говорил это вслух. Психопаты – это ведь как персонажи «Пролетая над гнездом кукушки»? Их психопатов вырастают серийные убийцы и террористы. Интересно, они тоже в детстве топили братьев и сестер в ванне?
– Психопат? – переспрашиваю я.
– Поверь мне, она именно психопат, – повторяет Лизи.
– Интересно, а мама тогда кто? – спрашиваю я.
– Думаю, мать психопата. – Лизи смеется. Как же мне не хватало ее смеха.
– Я скучаю, – признаюсь я.
– Я тоже, – отвечает Лизи. – Хотя ни капли не скучаю по дому.
– Да уж.
– У тебя есть план?
– На сегодня?
– На сегодня, на завтра, на оставшуюся жизнь.
– Не знаю, – отвечаю я. «Я требую права сбежать с цирком». – У меня теперь есть девушка.
– Шикарно! – радуется Лизи. – Как ее зовут?
Мне приходит сообщение. Я прошу Лизи подождать секунду и вижу, что пишет папа: «Уходи оттуда немедленно. Я вызову полицию».
– Черт, – говорю я в трубку. – Это папа. Он вызовет полицию. Мне надо делать ноги.
– У тебя есть куда пойти?
– Конечно, у меня куча друзей, которые пустят меня к себе в десять часов вечера.
Я хватаю школьный рюкзак и пихаю туда одежду на несколько дней.
– Нет, серьезно.
– Все будет хорошо, – обещаю я. – Скоро поговорим. Мне пора.
– Люблю тебя, Джеральд, – просит Лизи.
– И я тебя, – говорю я, выходя из спальни. Таша все слышит, потому что стоит прямо под дверью моей комнаты, как какой-нибудь сталкер.
– Твоя девчонка? – спрашивает она.
Я тяну дверь на себя, чтобы она захлопнулась, пробегаю мимо Таши и бросаюсь к лестнице. Таша хватает меня за руку. Я выворачиваюсь и спускаюсь по лестнице. За семнадцать лет я овладел тонким искусством не давать Таше столкнуть меня с лестницы.
– Эй! – кричит она. – Притормози, а? Есть она девушка, хочу вас познакомить.
По пути к выходу я забегаю на кухню – прихватить немного еды из холодильника. Я помню, что мама приготовила огромную миску куриного салата, поэтому продираюсь сквозь толщу пьяных тел и забираю его. Я хватаю пластиковую миску и буханку хлеба, и тут же кого-то толкают мне в спину. Я оборачиваюсь и вижу черноволосую девочку с черными волосами и татуировками хной. Ей явно не больше пятнадцати. За ее спиной стоит Таша, и явно это ее рук дело. Девочка напилась так, что ее шатает. Она улыбается.
– Ты ей очень нравишься, – говорит Таша. – Просто слишком стесняется, чтобы сказать в школе.
Я не помню ее по школе. Девочка бросается вперед и целует меня. Таша стоит так близко, что почти держит ее за задницу, как какой-то злобный кукловод, заставляющий людей меня целовать. Я плотно сжимаю губы и пытаюсь вырваться, но Таша подзуживает: «Давай, Стейси! Целуй его!» Это явно какое-то пари. Поцеловать Сруна.
Я чудом вырываюсь и бегу к дверям гостиной. Тут я врезаюсь в фальшивого ямайца Джеко. Он улыбается мне точно так же, как улыбался в спортзале перед тем, как я сделал из него отбивную. Его лицо все еще покрыто синяками, шишками и порезами. Я улыбаюсь в ответ, потому что все еще горжусь тем, что с ним сделал.
– Мудила, ты только что целовал мою девушку! – произносит он и бросается на меня.
Все вокруг белеет. Я ничего не чувствую. Мы с Лизи качаемся на трапеции и едим мороженое. Я танцую степ с синей птицей на плече. Единственный звук, проникающий в Джердень из реального мира, – несмолкающий смех Таши. «Я требую никогда больше не слышать ее смеха».
========== 49. ==========
Не знаю, что случилось, но я вдруг понимаю, что оседлал фальшивого ямайца Джеко и молочу по его лицу кулаком. Кулак липкий. Когда я отрываю кулак от его лица, чтобы ударить снова, он на долю секунды прилипает к его коже. Кто-то оттаскивает меня от него. Он в сознании, но в шоке. Его черноволосая девушка плачет. Таша продолжает смеяться. «Я требую, чтобы она перестала смеяться».
Я бросаюсь на нее и хватаю за горло, и она перестает. Она смотрит на меня безумными, полными страха глазами. Не поймешь, то ли она хладнокровная убийца, то ли раненое дикое животное. Я вспоминаю слова Лизи. Я думаю, что меня будут судить за убийство психопата. А мать психопата всю жизнь лелеяла и защищала своего маленького психа. Еще я думаю о бесконечной пленке, где я сру, сру и снова сру. «Ни один суд в здравом уме не поверит слову Сруна против слова Таши». Я отпускаю ее горло, хватаю рюкзак, миску салата и раздавленный хлеб, выбегаю из двери и лавирую между чужих машин к своей.
Я еду куда глаза глядят, зажав миску салата между ног, чтобы она не перевернулась. Я не оборачиваюсь. Дорога сделана из мороженого со вкусом жвачки. Она белая, и из нее торчат разноцветные шарики жвачки. Машина подпрыгивает на них. Я включаю диск Ханны и врубаю музыку громче атомной бомбы. Мои барабанные перепонки так от нее вибрируют, что звенит в ушах, и я убавляю звук. По моей щеке стекает что-то вроде пота, я стираю его рукой и понимаю, что это что-то более липкое.