Когда Ладо так поправился, что уже мог сидеть на постели, молодая хозяйка неожиданно изменила свое отношение к нему. Теперь она не так просто обращалась с ним, как прежде. Читая книгу, она уже не садилась к нему на тахту, не приходила в домашнем платье и босая.
— Когда кончится война, я хотела бы повидать твою родину. Приехать мне? — как-то сказала Мария.
— Приезжай, Мария, приезжай! Такого жениха тебе найду, краше звезд будет, — пошутил Ладо.
— Об этом не беспокойся, сваты и тут найдутся, — резко сказала она и залилась густым румянцем.
«Должно быть, любит кого-нибудь», — подумал он, и от этой мысли ему стало больно.
— У тебя, видно, есть жених, Мария? — сорвалось у него с языка.
— Ну конечно есть! А ты не знал? — И она выбежала из комнаты.
На следующее утро ему подала умыться Настасья Степановна. Мария не пришла и вечером.
6
— Господи! Я тебя разбудила?!
Ставни были открыты. Солнце ударило Ладо в глаза.
— Куда ты пропала вчера, Мария?
Тихая улыбка тронула ее губы:
— Соскучился?
— Разве хороший врач бросает своего больного? Где ты была?
— Нет, сперва ответь: соскучился ты по мне? Что бы ты стал делать, если бы я и сегодня не пришла?
Ладо засмеялся — так наивна была ее настойчивость.
— Чему ты смеешься?
Голос Марии дрогнул, и Ладо откровенно признался;
— Соскучился, Мария, как не соскучиться! Я шею себе свернул, поминутно глядя на дверь!
Она опять усмехнулась и сказала, что была в соседней деревне, там и заночевала.
Девушка побрызгала водой пол и принялась подметать.
На ней было нарядное ситцевое платье в желто-красных горошках. Мария казалась стройнее и красивее, чем всегда. Она это знала и чувствовала себя немножко неловко, ступала несмело и даже слегка сутулилась, чтобы не так явственно обрисовывалась ее молодая грудь. Временами тень какой-то неуловимой досады набегала на ее лицо. Потом снова губы раздвигались в тихой улыбке. Ладо глаз не мог оторвать от девушки, так шло ей это тихое волнение, беспрерывная игра света и тени.
— Если бы ты знал, какая я плохая, ты бы и разговаривать со мной не захотел! — вдруг сказала Мария.
Он не понял, шутит она или говорит серьезно. В то утро она поминутно удивляла его.
— Почему, Мария? Чем же ты плохая?
— Я тебе сейчас неправду сказала. Никуда я вчера не уходила.
— Так где ж ты была весь день?
— Дома сидела.
— А почему своего больного не навестила? Надоел он тебе?
— Как тебе не стыдно?!
— Тогда в чем же дело?
Она опустила голову:
— Я хотела узнать: соскучишься ты по мне?
В глазах ее стояли слезы, а губы улыбались.
Однажды ранним утром в каморку зашла Настасья
Степановна, поставила на стол дымящийся котелок. Полусонного Ладо сразу же пробудил запах перца, чеснока, лаврового листа и еще каких-то пряностей.
Настасья Степановна сказала:
— От такой ухи весь день будешь весел, сынок. А пока вот это выпей.
Она налила маленький стаканчик желтого самогона.
— Скорей пей, как бы нас моя девочка не застала.
— Один стаканчик не вредно, мамаша.
— То-то, что не вредно, да что с ней поделаешь. Рассердится на нас.
— Неужто такая строгая ваша дочка?
— Время сейчас такое, не хочу ее ничем огорчать.
— Да, время недоброе, — шумно вздохнул Ладо. — Что слышно в деревне, мамаша?
— Хорошего ничего не слыхать... Ума не приложу, куда мне мою Марию спрятать. Поговаривают, что наших парней и девушек будут угонять в Германию.
Он кое-как утешил бедную мать, но сам лишился покоя. Только теперь он понял, что любит Марию.
И когда Настасья Степановна, утирая слезы, вышла из каморки, Ладо встал, попробовал сделать несколько шагов, держась за стену, но со стоном опустился на тахту. Не столько от боли, сколько от сознания собственного бессилия он зло заскрежетал зубами.
Мария по-прежнему навещала его дважды в день. Иногда он целыми часами прислушивался к тому, что происходит в доме, и так волновался, когда в урочное время не слышал скрипа деревянной лестницы, что ему становилось стыдно за себя. О том ли должен думать человек в его положении? И он старался ничем не выдать Марии своего чувства.