Босые ноги скользили меньше, чем любая подошва обуви, но, когда крыша влажная, даже это не помогает. Пальцы ног отчаянно пытались не соскользнуть, а мои руки помогали подниматься все выше и выше, пока не дотронулись до его плеча. Он немного вздрогнул, и резко повернулся ко мне. Его лицо освещало ночное небо и фонари улиц. Алан глядел на меня с каким-то разочарованием и грустью. Мне вдруг захотелось его обнять за плечо, но я лишь поддела платье и села настолько близко, чтобы нам обоим было тепло. Его левое колено было поднято, а левая рука лежала на нем. Он смотрел не на меня, а куда-то вдаль, то поднимая, то опуская голову, словно что-то неладное творилось с его мыслями.
– Что с тобой? – спросила я. Он молчал. Его молчание превратилось в невыносимую тишину, и мне вдруг захотелось закричать отсюда. Я скрестила руки и потерла их ладонями, словно это помогло бы справиться с холодом. Теперь мне было холоднее обычного. Даже пальцы рук слегка онемели. Алан что-то пробубнил про себя и, сняв пиджак, накинул на меня. Он остался в одной тонкой белой рубашке и даже не пытался согреться. Это мне напомнило тот день, когда он одолжил мне джинсовую куртку в дождь. Тогда это было слишком несправедливо, так как на мне уже был пиджак. Сейчас же, я не могла возражать. Алан все еще не смотрел на меня, и я медленно положила свою голову ему на плечо, а он ее грубо отодвинул свое плечо. Теперь мне стало еще больше не по себе.
– Все в порядке? – переспросила я снова. Молчание. Лишь спустя полминуты он заговорил:
– Зачем ты пришла за мной? – ответил вопросом Алан. Голос прозвучал грубее обычного, и я немного напряглась.
– Ты сам меня пригласил. Разве нет? – Он грустно улыбнулся и опустил голову. – Я разговаривала с твоим отцом, – сказала я после недолгой паузы.
– Что он тебе сказал?
– Он сыграл композицию на рояле. Сначала я подумала, что это ты, но когда подошла ближе, то увидела твоего отца. Играл он восхитительно, хотя сам так не считал.
– Конечно, не считал. Мой отец гордится лишь своей музыкой. А ту, что периодически слышит везде, использует как на практике, а может, как оскорбление других авторов. Он не выносит слушать Баха, Бетховена или Моцарта. Особенно, когда их исполняю я.
Алан так резко отзывался о своем отце, что мое мнение о нем менялось с каждым словом.
– Он говорил о тебе, – произнесла я прежде, чем он кинет еще одно оскорбительное слово в сторону отца. Он усмехнулся, словно я плохо шутила.
– Он говорил, что никогда не видел, чтобы ты играл на рояле так хорошо, как в последнее время. Он также сказал, что рояль – это способ выражения внутренних чувств, -промолвила я и тут же взглянула на него. Лицо у него стало серьезным, и он пытался любым способом скрыть свои эмоции. Но я их видела. Отчетливо и ярко. Такая грусть, такая боль. Они сжимают мое сердце все сильнее и сильнее. Становится сложно дышать, и я уже не могу себя контролировать. Его грусть обозначает лишь одно, и это одно пронзает жуткая боль. Я не хочу, чтобы он это чувствовал. Не хочу, чтобы страдал. Но остановить это тоже не в силах.
– Видишь? Мне даже рояль не помогает. Я не могу потопить это чувство нигде. Пробовал рисовать, писать, подавлять. Тщетно. Ты всегда здесь. Ты всегда рядом. Ты всегда так близко, и от этого становится все хуже и хуже.
Вздох. Он медленно поднял на меня глаза, и я увидела, как нам сложно было смотреть друг на друга. Мы словно преодолевали огромную стену пробираясь все ближе и ближе друг к другу.
– Просто ответь. Скажи, что ты ко мне чувствуешь.
Я молча глядела на него, словно чего-то ожидала. Ожидала какого-нибудь чуда, которое прекратит существование этого вопроса. Я не знаю, что я к нему чувствую. Не знаю, потому что без причины поцеловала его. Не знаю, потому что боюсь какой-то правды. Не знаю, потому что не могу еще забыть Дилана. Не знаю, потому что Алан уже не лучший друг.
– В последнее время я… – медленно начала я, – мы ведем себя не так, как это должно быть у лучших друзей.
– Тот поцелуй…? – спросил он. Я почувствовала, как к щекам приливает румянец, и благодарила ночь за то, что она была такой темной.
– Не только поцелуй. Я больше не чувствую тех дружеских отношений, которые были у нас с тобой. Мне кажется, они исчезают, Алан. И мне страшно даже подумать, как все это обернется. Я знаю, что ты ко мне испытываешь, и мне так сложно это видеть.