– Не беспокойся. Я взял все на себя.
Я не знала, что он подразумевал под этим ответом, но очередным вопросом задаваться не стала. Я смотрела на него и думала о Дилане. Они были так похожи, но в то же время так различимы. Мне бы хотелось в последний раз запомнить эти черты лица прежде, чем они начнут пропадать в моей памяти. Он тяжело вздохнул и снова взглянул в глаза. Сейчас его взгляд выражал неподдельную доброту и теплоту. Мне стало чуть-чуть легче от этого.
– Береги себя, Эллизабет. Когда-нибудь может еще встретимся, – сказал он и достал что-то из своей куртки. Это был диск. Просто белый диск. Он протянул его мне, и я взяла его из руки, рассматривая надписи на коробочке. – Это… – начал он, – это песни, которые я писал в последние месяцы. Не буду говорить, о чем они, просто дарю их тебе. Пусть они будут у тебя.
– Спасибо, – ответила я, все еще разглядывая песни.
– Прощай, – сказал он и простоя еще немного в ожидании моего ответа, он ушел. Свернул направо и ушел вдоль тротуара. Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он окончательно не скрылся за группами людей. Его коричневая кожаная куртка навсегда останется в моей памяти. Прощай, Дэрил Кэмпбэлл.
Я вернулась домой к пяти часам. Мама еще не вернулась, и я быстро поднялась в свою комнату. Диск с песнями остался лежать на столе, пока я не взяла мамин магнитофон к себе в комнату. Я не знала, что будет на нем записано. Песни или нет. Прощальные слова? А может там Дилан что-то мне передал? Я немного напряглась от любопытства и тут же вложила диск в магнитофон, преждевременно усевшись на кровать. Повысив громкость, я пыталась слушать лишь магнитофон. Оттуда послышался усталый голос Дэрила.
«Дэрил Кэмпбэлл. Данный альбом посвящается моей семье… которой уже нет со мной. Дилан, отец и мама. Я люблю вас.»
Я проснулась от того, что в дверь позвонили. Магнитофон уже замолчал и оттуда уже не доносились песни Дэрила. Я прослушала их все и уснула. Я снова плакала. В его песнях пелось об одиноком мужчине. Он пел об одиноком океане и космосе. Он пел о том, насколько больно иметь ничего за собой. Не иметь места, куда можно вернуться в любой момент. Не иметь тех, кто принимает тебя со всей болью и грехами, которые ты несешь за собой. Я словно впала в транс и слушала их, пока они не закончились, а затем уснула. Наконец, я выключила магнитофон и потянулась. Голова разболелась, а во рту пересохло. Я посмотрела в зеркало, и немного уложила взъерошенные волосы. На мне все еще была одежда, в которой я была в школе. Потребность воды была все же больше, поэтому я тут же пошла вниз. Спускаясь по лестнице, я слышала, как мама с кем-то разговаривала. Человек, говоривший с ней, отвечал негромко, даже тихо, поэтому я не смогла распознать его голос. Когда я окончательно спустилась и вышла в коридор, то увидела, что на пороге стоял совсем не чужой человек. Родной. Алан. Я встала посередине коридора, и мы просто глядели друг на друга. Мама стояла спиной ко мне, и все еще что-то спрашивала у Алана. Он, конечно же, уже не слушал ее. Я медленно подняла руку, словно хотела ему помахать рукой, но тут же сжала ладонь. Он нежно улыбнулся, и в этот момент мама замолчала, и повернулась ко мне. Лицо у нее было удивленное.
– Я думала, ты еще не вернулась! – воскликнула она.
– Я пришла в пять и задремала, – сказала я, не отводя взгляда от Алана.
– А, – просто ответила она, и как-то по-своему улыбнулась, – Хорошо. Тогда я пошла на кухню. Нужно ужин приготовить.
Думаю, сегодня Алан скажет, останется ли он в Сан-Франциско или уедет в Нью- Йорк навсегда. Коленки странно задрожали.
– Алан, не останешься ли ты с нами на ужин? – спросила она, останавливаясь на полпути в кухню.
– Нет, спасибо, Миссис Холмс.
И мама удалилась. В коридоре остались только мы. Нас поглотила тишина. Мы просто стояли и глядели друг на друга, словно виделись в последний раз. От этой мысли скрутило живот. Я прошла вдоль коридора и взялась за пальто.
– Мы ненадолго, – сказал он. Эти слова словно были прощальными. Я быстро надела пальто и, сказав маме что ухожу, вышла из дома вместе с Аланом.
Мы прошлись по ближайшим районам Сан-Франциско. Шли мы в тишине, изредка смотря друг на друга. Думаю, это из-за того, что никто не знал, что сказать или как начать разговор. Мы не виделись неделю. Не знали, что между нами происходило. Было сложней, чем казалось. Первым стал говорить он.
– Даже не представляешь, как я рад тебя видеть.
– Я тоже.
– Все хорошо?
– Не знаю. Мне сложно сказать. Но сейчас мне хорошо, – ответила я, улыбнувшись. Мы подошли к перекрестку, и я уже была готова переходить дорогу, но Алан потянул меня за руку и остановил. Я озадаченно на него взглянула, и он указал мне на светофор. Он горел красным.