На другой день Мари опять-таки не сообщила, что она решила, сказала только, что съездит в соседнюю деревню, к матери, и, может, заночует там с малышом. Заночуешь? — переспросил наш парень: как-то странно показалось ему, что ее не будет дома, как раз когда их жизнь стала меняться в лучшую сторону. Ну да, ответила Мари и взяла с собой из дома необычно большую сумку, но парню нашему это не бросилось в глаза, как не бросилось в глаза и то, что шкафы как-то очень уж опустели. Не очень-то он в них заглядывал, особенно в тот, где висели вещички Мари. А на другой день она позвонила, что хочет там остаться подольше; как так? — спросил наш парень. Здесь лучше, сказала Мари, и мать мне помогает; но моя мать тоже помогает, сказал парень; это твоя мать, я с ней не умею так ладить, как со своей, ну и, собственно, чего там ходить вокруг да около, дело в том, что не вернусь я больше, потом мы, конечно, поговорим еще, но сейчас это означает: развод. Развод? — переспросил наш парень, потому что совершенно не мог понять, в чем дело, почему Мари не хочет подождать, пока он станет хорошим, ведь он как раз на это нацелился, а она в этот момент уходит. Сначала он подозревал было, что там опять возник тот предприниматель: порвал-таки, собака, с женой и ухватился за Мари. Но нет — предприниматель, вместо всех возможных вариантов жизни, которые можно было для него раньше предположить как нечто реальное, жил, оказывается, совсем иной жизнью, что означало: на тот момент, когда Мари вернулась домой, он уже вовсе не жил. Да, могло бы случиться и так, что он таки бросил бы свою жену, разыскал Мари и пообещал отдать ей те огромные деньги, которые всеми правдами и неправдами скопил за свою жизнь, — об этом подумал наш парень. Однако было совсем другое: был нож, который с такой силой вонзился ему в живот, что рассек стенку живота и вспорол желудок, но это бы еще ничего, — хуже то, что нож и в печень проник. Убийца вел лезвие снизу вверх, так что в конце концов и от сердца отрезал кусочек, всего лишь боковую часть, малую камеру. А все потому, что наш предприниматель участвовал в выборах бургомистра в той деревне, где жил, от деревни нашего парня это была то ли третья, то ли четвертая, — в общем, многие хотели помешать, чтобы неожиданно освободившееся место бургомистра — прежний бургомистр скоропостижно скончался — занял секретарь управы, цыган. Ну, наш предприниматель очень активно влез в это дело — он сам хотел бургомистрское кресло заполучить, потому что тут виделась неплохая выгода: появлялись все шансы получать жирные заказы от самоуправления, например, ремонт дорог, ремонт детсада, снабжение общественных зданий мылом, туалетной бумагой и метлами. Он дал пятьдесят кусков цыганам, которые ненавидели секретаря управы; в деревне было две цыганские мафии: одна — сторонники секретаря управы, вторая — ненавистники секретаря управы. За эти пятьдесят кусков надо было совершить грабеж в деревне, причем так, чтобы всем было ясно, что это сделали цыгане, после чего, понятно, бургомистром может стать кто угодно, только не цыган-секретарь управы, ведь тогда преступность захлестнет деревню окончательно.
Как раз это и произошло; но после этого наш предприниматель в корчме разбирался с выплатой гонорара, и ему объяснили, мол, ну да, этот грабеж пятьдесят кусков стоит, но был еще один, тот, ладно, пускай двадцать пять. Но предприниматель наш ни за один грабеж не хотел платить ни гроша, тот, второй грабеж он не заказывал, там как раз грабить не надо было, больше того, за тот он, наоборот, вычтет деньги, потому что он, предприниматель, должен заплатить пострадавшему, ведь пострадавший — его приятель, и на выборах он рассчитывает на его поддержку. Не будешь платить? — сказал молодой, лет двадцати, цыган; как раз тот, который грабеж организовал и пришел получить деньги; не буду, ответил предприниматель. И даже вычтешь? — спросил цыган; еще как! — ответил предприниматель, и тогда то ли этот цыган, то ли какой-то другой, этого никто не знает, потому что, когда прибыла полиция, там уже никого не было, только корчмарь, который, конечно, ничего не видел, и труп. Интересно то, что цыган все-таки не стал бургомистром. Потому что предпринимателя нашего тоже списали на счет цыган. Нашли учителя физкультуры в школе, он вел такой нормальный предмет, о котором и крестьяне понимали, что это такое. Ему и сказали, давай, баллотируйся вместо предпринимателя, он согласился, и воля деревни, воля, которая вообще-то была антицыганской волей, хотя очень многие цыгане тоже поддерживали эту волю, — в общем, в соответствии с волеизъявлением деревни физкультурник стал бургомистром.