— Пойдешь с нами к коменданту города! — пригрозил Ханжа.
Тогда хозяйка открыла амбар, и там за мешками нашли Ефима Спиридоныча. Ханжа схватил его за волосы и выволок на улицу.
Ханжа и Яшка под конвоем вели своего бывшего хозяина.
— Шагай, шагай! — поторапливали они его. — Там разберут, получишь и за наши спины, и за все остальное.
Ребята с птичками-счастье шли за ними.
— Яшка, с птичкой больше не пойдешь? — спрашивали они.
— С отрядом поеду.
— Ефимка прикрутит нас, как вы с Ханжой из города уйдете.
— Не прикрутит, его самого прикрутят.
Сдали Ефимку коменданту города, потом простились с птичниками и побежали догонять красноармейский отряд, который двинулся из Казани на юг, берегом Волги.
Яшка беспокоился, что Черныш тоскует, он сдал его в обоз до излечения ноги.
Черныш сидел в телеге, привязанный ремнем, и подвывал скрипучим колесам.
ТАНСЫК
Часть первая
ДЛИННОЕ УХО
Ездить верхом Тансык начал с первых дней своей жизни. Еще сосунком мать возила его к знахарю полечиться от запора. Тансык плакал всю дорогу: каждый шаг лошади острой болью отдавался в его тугом, переполненном бараниной животе. Лет с двух он начал кататься верхом на телятах и баранах. Много раз падал, ушибался, но любил эту забаву.
Пяти лет он впервые прокатился на коне самостоятельно и довольно удачно, только немножко сбил себе зад, а вскоре получил коня и седло в собственность.
Тансык хорошо помнит этот день, любит рассказывать о всех мелочах и подробностях.
Был апрель месяц. Подходило время выезжать из зимнего поселка — аула на летнее пастбище — джейляу. Зиму Тансык провел невесело. В ауле было всего три дома, и ни в одном из них сверстника Тансыку. Все дни сидел он в холодной, полутемной мазанке с единственным маленьким окном, играл щепками саксаула: стругал их ножиком, переносил из угла в угол, воображая, что перегоняет стада. Играть на воле ему не запрещали, но выходил он редко: там выли ветры, летел снег, ноги увязали в сугробах, а лыж и санок у Тансыка не было.
За зиму Тансык измучился ожиданием весны, измучил и родителей постоянными спросами: «Когда же мы поедем на джейляу?»
Наконец этот день пришел. Утром отец Тансыка, Мухтар, заседлал коня и уехал в степь. Она была свободна от снега, лишь по оврагам он продолжал лежать, напоминая кучи белой шерсти. Отец вернулся к полудню, позвал старшего сына Утурбая и сказал:
— Поди собери стада!.. Поедем на джейляу.
Тансык радостно взвизгнул, перевернулся кувырком на грязной земле и, вбежав в дом, крикнул:
— Собирайте юрту, поедем на джейляу!
Мать и сестра расшивали яркими нитками кошму. На слова Тансыка они не откликнулись, будто это не касалось их.
— Отец говорит — поедем. Бросайте кошму! — закричал Тансык.
Вошел отец и подтвердил слова сына. Мать и сестра, свернув кошму трубкой, принялись за сборы.
Отец повернулся к Тансыку и велел:
— Поди помоги брату! Один он, пожалуй, и не соберет стад.
Тансык выбежал из мазанки и начал карабкаться на заседланного отцовского коня. Взобравшись, он ударил коня черными блестящими пятками и с радостным гиком помчался за братом.
В молодости отец Тансыка свои стада считал гуртами, но потом они начали быстро убывать, и под старость, к шестидесяти годам его жизни, от стад сохранилась маленькая горсточка — пять взрослых лошадей, два жеребенка, два верблюда, полсотни овец, еще меньше коз и три коровы с телятами.
Все стадо ходило кучкой в долине около аула. Совсем незачем было посылать сына: покричать — и стадо пришло бы само, но старик, обедневши, не хотел замечать бедности и вел себя как богач.
Он, как и в достатке, говорил:
— Поди собери стада! Тансык, помоги ему! — и при этом важно перебирал руками свою длинную редкую бороду.
Сыновья гнали стадо, гикали, щелкали бичами, создавали шум и переполох, точно и в самом деле им приходилось гнать тысячный гурт, а старик похаживал около мазанки с озабоченным лицом.
Первыми подбежали к нему кони — две матки и старый мерин. Он всех похлопал по шеям. Подошли верблюды, коровы, за ними тесной кучей козы и последними овцы. У коз была повадка ходить впереди овец. Овцы же сами не умели находить пастбища, сбивались одна к другой, топтались на месте и, не будь коз, верно, подохли бы от голода.
Подъехали сыновья.
Отец спросил:
— Всех ли собрали? Хорошо ли осмотрели лощинки и камни?