— Малайка говорит: есть.
Яшка сдернул свое рваное одеяло и положил к ногам татарина. Тот посмотрел на одеяло сверху, оттолкнул ногой, даже в руки не взял, и сказал:
— Это не пойдет.
Махамаджан уходил, а Яшка стоял на улице, слушал песню о хлебе и думал, что песня Махамаджана не для него, что она вовсе не о хлебе, а о голоде и нищете. Он вспомнил слова старьевщика о голодных малайках и проворчал:
— Кормит… Грабит, а не кормит, перетаскал все… — И Махамаджан со своим мешком, со своим сладким пением муэдзина сделался ненавистен Яшке.
Парень крикнул Черныша и побежал в другую сторону, чтобы не слышать песни Махамаджана о хлебе.
— Эй, Яшка, подь сюда! — раздался знакомый голос.
Яшка огляделся. У ворот сидел его товарищ Морква и звал:
— Подь сюда, на промысел рановато. Куда ты?
— Мутит дома. Ганька орет каждую ночь, жрать просит, мать тузит его.
— А ты не ходи домой, — посоветовал Морква.
— Спать негде. И мамку жалко.
— Мамку жалко, мамкин сын! Закуривай, так и быть, угощу тебя.
Морква, рябой подросток Яшкиных лет, торговал папиросами. Его районом были набережные Булака и Рыбная улица. Если спокойный и торжественный Махамаджан был каждому знаком на Булаке, то не меньше его был известен юркий, вертлявый Морква. Он постоянно бегал в своих шлепанцах с одного угла на другой, от прохожего к прохожему и визгливо кричал:
— Папиросы, лучшие папиросы, рассыпные!..
Присаживался Морква только тогда, когда хотел закурить. Он выбирал тумбу, зажигал папиросу и тянул, глядя на Булак. Запах его папирос ничем не отличался от вони булакской воды, но Морква вдыхал его глубоко и с наслаждением.
Он, выросший среди постоялых дворов, бань, складов кожи и скверной селедки, никогда не чувствовал зараженного воздуха, не страдал от него, напротив — от воздуха полей, лугов и садов его начинало тошнить.
— Ну, закуривай, — напомнил Морква Яшке. — Редко попадает?
— Окурки собираю, — признался Яшка и взял одну из рассыпных.
От ворот товарищи перешли на берег Булака, сели на пыльную траву и закурили. Морква цыкал желтой слюной и словами:
— Куда идешь?
— На Рыбную.
— Рано, я тоже пережидаю.
— Не рано, на помойки иду.
— А ты торгуй!
— Капиталов нету.
— У матери возьми!
— Сама голодная сидит.
— Тогда собаку продай!
— Черныша? За него мне один комиссар хорошо дает.
— Ну, вот продай и, как я, папиросником стань!
— Все продали, Черныша не продам, от тятьки моего всего один Черныш остался.
Морква придвинулся к Яшке и зашептал:
— Белые выше Симбирска, скоро к нам придут — хорошо будем торговать. — Папиросник хлопнул по своему фанерному ящику.
— Не придут к нам белые, а придут… выгоним! — Яшка сжал грязные маленькие, детские кулаки. — Выгоним!
— Что ты так зол на них? — спросил Морква и придвинул ящик с папиросами. — Закуривай!
Яшка отказался — он опьянел и от одной папироски.
— Отца они моего убили.
— Отца убили, они? — Морква как-то весь встрепенулся. — Твоего отца?
— А кто — ты думал? В прошлом году, осенью, когда за Совет дрались. С тех пор и началась у нас голодуха. Белые… покажу я тебе белых… Черныш, айда! — Яшка пошел на Рыбную к постоялым дворам и помойным ямам.
— Ты и вправду мне грозишь? — крикнул Морква.
— Получишь, если за белых пойдешь!
Морква хмыкнул:
— Придут белые, тогда подожмешь хвост, — и, довольный, побежал ловить прохожих. Он угостил Яшку только потому, что решил рассказать про белых.
Улицы оживлялись, на Рыбной открылись чайные и постоялые дворы. Яшка с Чернышом пробрались в один из дворов и раскопали мусорную яму. Яшка нашел картофельные очистки и тут же съел их. Черныш откопал банку с остатками гнилых консервов. Он пробовал ее зубами и лапами, но жесть не давалась. Лапа не проходила в узкое отверстие, и острая жесть ранила ее.
Яшка отнял у Черныша банку, отогнул жесть и начал жадно есть консервную гниль. Черныш прыгал ему на грудь, тянул морду, воем и глазами просил поделиться. Яшка кинул ему кусочек. Вообще, Черныш был лучшим добытчиком, чем Яшка. Он находил падаль, кости и был сравнительно сыт. В особенно голодные дни Яшка отнимал у Черныша кости, обгладывал с них все, что поддавалось его зубам, а затем уже передавал собаке.
— Что ты делаешь? — Дворник взял Яшку за руку.
— Жратву ищу! — огрызнулся Яшка.
— Собака чья? Твоя?
— Моя.
— Пошел вон, по чужим дворам шляться, заразу с помоек разносить!
Дворник взял Яшку за ухо и вывел со двора на Рыбную улицу, а Черныша ударил ногой, когда тот проползал в подворотню.