Действительно, Айдабул был членом правления артели, перевозившей саксаул. Изгнанный с участка, он пошел к Джаирову и попросил должность. Джаиров сделал его своим товарищем и подарил халат, достойный важной должности.
Верблюды отдыхали. Джаиров уехал в ближайший аул погостить. Айдабул разгуливал по городку. Он зашел к землекопам, поинтересовался, как идут дела, и сказал, что их обижают мануфактурой и чаем.
— Видели, сколько получил я?
Зашел к ученикам, выслушал их страхи перед машинами и посоветовал не ходить в мастерские и кузницы.
— Русские хитрые. Ставят казахов к машинам — сами не хотят умирать.
Встретил Джананбая и обозвал дураком.
— Машина убила одного, убьет и тебя.
Джананбай задумался над словами такого большого человека, как член правления.
— А как же Тансык? — спросил он.
— Тансык тоже дурак. Я пойду и скажу ему: «Брось машину!»
Тансык молча выслушал Айдабула, выкурил трубку и кивнул:
— Айда!
Весь полукилометровый путь от кузницы до конторы они проклинали машины и мечтали о том, как будут возить саксаул и получать мануфактуру кусками.
— Тьфу… — Елкин выругался. — Час от часу не легче. Ну, что случилось?
— Вот он. — Тансык вытолкнул Айдабула вперед. — Он говорит, машины не любят казахов. Он скверный человек.
Айдабул, сообразив, что начинается неприятность, начал слезно оправдываться:
— Джаиров велел. Джаиров мне дал халат и сказал: «Будешь ты член правления…» Я бедный дурак…
Пригласили Джаирова. Караванщик, выслушав обвинение, с укором покачал головой:
— Наша весь караван идет в степь, домой.
— Почему же весь? Ты можешь уходить.
— Весь, весь, так надо. — Джаиров снял шапку. — Расчет есть, прощай!
— Нет, не прощай! — Елкин толкнул караванщика в глубь конторы. — Борискин, поболтай с ним! — сам вышел к погонщикам и объяснил, что Джаиров уходит в аул — согласны ли работать они. Будет у них новый председатель.
Погонщики переглянулись, подтолкнули друг друга локтями.
— Наша тоже в аул. Мануфактура, чай, сахар…
— Ну, ну?..
— Наша нет верблюд. Наша лучше уйдет.
Елкин потер лоб, шею, высморкался и рванулся к верблюдам:
— Этот чей? Этот, этот?
— Джаиров, Джаиров…
Три четверти верблюдов оказались джаировскими.
— Вот так артель… — пробурчал Елкин, потемнел всем лицом, но тут же успокоил себя: — Введем в берега, введем.
Он вернулся в контору и начал выспрашивать Джаирова:
— Какого аула, района, сколько лет, много ли верблюдов?
— Пять. — Всего несколько месяцев назад Джаирову был поставлен такой же вопрос человеком из районного исполкома. Он назвал пять, и это пошло на пользу: прислали совсем небольшой налог.
— Подпиши! — Елкин придвинул лист опроса.
Джаиров подписал с облегченным вздохом. Почему не подписать: пять верблюдов — не такая большая штука, можно всех отдать в казну.
— Дай-ка деньги! — сказал Елкин.
Караванщик долго не мог найти бумажник, руки путались во множестве карманов, но все-таки нашел и отдал деньги Елкину.
Тот отсчитал сорок рублей и протянул Джаирову.
— Вот тебе сорок рублей! — Каждая верблюжья спина за один поход оплачивалась восемью рублями. — Теперь можешь в аул.
Джаиров, Айдабул и погонщики шумели около тюков с мануфактурой. Джаиров и Айдабул тащили их к спине верблюда, погонщики же не давали. Елкин, стоя в прорезе юрты, глядел на суматоху и шумно посапывал. На его шее напряглись две темно-синие жилы. Он подошел к погонщикам и сердито крикнул:
— Все ваше, все! — Подозвал Джаирова: — У тебя сколько верблюдов, пять? Возьми их и уходи! Понял?
У караванщика неестественно широко открылся рот, будто в него вставили распорку, носки сапог поднялись вверх. Елкин протянул руку поддержать готового упасть человека, но караванщик отпихнул ее.
Караван из пяти спин уходил по горячим сверкающим барханам. Оставшиеся верблюды ревели и пытались бежать за ним, но плотный частокол погонщиков с бичами крепко держал их в своем кольце. Айдабул, напоминая собой нарядную карусель, крутился на одном месте и визжал:
— Ой, ой! Бедный я, бедный дурак!
Он хотел было уйти с Джаировым, он уже взгромоздился на верблюда, но караванщик сдернул его и ударил кулаком в скулу.
Кассир выдавал погонщикам деньги, продавец из кооперации размерял мануфактуру, чай и сахар, бригадир ставил отметки в ведомости и сердито покрикивал: