— Там будет станция? Там будет завод? Я недавно ехал, стоят горы и ни одного аула. А что такое завод?
Особенно удивило Тансыка, что на песках по реке Или будут поля пшеницы, табаку, кенафа, а по реке Каратал — рисовые плантации.
— Не может быть!.. Песок засыплет все.
— Будет! Песок смочим, и он успокоится.
— Ляжет на одном месте?
— Да, и никакой ветер не поднимет его.
Тансык захохотал.
— Ляжет и будет лежать! Ха-ха-ха! — Ему показалось смешным, что неспокойный, вечно передвигающийся песок ляжет и будет лежать. — Пусть полежит, ха-ха-ха!
Борискин с Елкиным разговаривали о переходе компрессоров на двухсменную работу: весенние, длинные дни позволяли это.
В юрту заглянул Тансык:
— Можно зайти людям?
— Зачем?
— Поглядеть карту.
— Много их? — Борискин выглянул. У юрты стояла толпа человек в двадцать. Он сообразил, что такая толпа не поместится в юрте, и сам вышел с картой. — Чего вам?
— Покажи реку Или, Каратал, песок, который ляжет. Скажи, что будет?
Бригадир раскинул карту на песке. Люди стали на колени и сбились вокруг нее. Они отпихивали друг друга, каждый хотел увидеть первым и больше.
— Я не стану показывать! — прикрикнул Борискин.
За первой группой пришла вторая, третья, повалили все. Карта для людей, не отличавших как следует поденщину от сдельщины, оказалась понятной, притягательной. Это было для всех удивительно и неожиданно.
Борискин задыхался. К нему приходили ежедневно, многие по нескольку раз, мучили вопросами, и бригадир взбунтовался, спрятал карту, закрыл юрту.
— Повесьте на улице карту, сделайте на фанере, — посоветовал Елкин, — пусть глазеют. У меня на этот счет есть соображения. Будут приходить, говорите, что им скоро покажут еще не такую карту.
Елкин заказал плотникам сбить из фанеры поле, метра по три в длину и ширину, чертежнику велел нарисовать карту Казахстана. Чертежник был немножко художником — на реках он нарисовал пароходы, по пескам — табуны, поля, в горах — заводы, на железных дорогах — поезда, станции, склады. Наверху написал: «Казахстан через пять лет».
Поставили новую палатку и спрятали в нее карту. Палатку окружила толпа казахов. Они требовали Елкина, Борискина, требовали показать карту. Сторож говорил, что покажут вечером, но люди не хотели ждать. Новая карта, для которой поставили отдельную палатку, растравила их любопытство до предела. Только угроза Борискина, что он не покажет карту совсем, если люди не разойдутся, успокоила толпу и сохранила палатку от разгрома.
Вечером сам Елкин открыл палатку, впустил людей и велел занять места. Люди сели на землю: скамей не было. В клубе (палатка назначалась под клуб) стояла одна карта.
Елкин начал рассказывать о пространствах, хозяйстве и жизни в Казахстане.
Из удивления, которое вызвала у Тансыка географическая карта Борискина, получилось большое дело: несколько десятков бесед по истории Казахстана, о его теперешнем и будущем положении. Беседы собирали всю массу казахского населения строительного участка, рождали вопросы, споры, воспоминания.
Постепенно выделилась группа самых любознательных, которые потребовали устраивать беседы чаще. Они особенно хотели знать, что будет, и Елкин начал им объяснять план пятилетнего развития Казахстана.
Тансык был в этой группе, и вообще он был самым внимательным и жадным учеником. Он беспрестанно спрашивал:
— Что сделают с озерами Балхаш, с рекой Или? Посадят ли в Казахстане леса? Будут ли сеять хлопок? Проведут ли дорогу через Кунгей и Терскей-Алатау? Где будут пастись стада, если на пески пустят воду и сделают поля?
Он прибегал к Елкину и к Борискину на квартиру и все выспрашивал. Часто неуемный фантазер — Тансык во время занятий вскакивал и начинал говорить свои выдумки о будущем. Они залетали гораздо дальше, чем все предположения Елкина; многие из них были неосуществимыми, вроде того, что со временем уничтожат зиму, холода и снег, но людям его фантазии нравились.
Наблюдая за работой на выемке, Тансык поверил, что человек и машина все могут, и в других развивал это убеждение. В голове Тансыка шла усиленная работа, старые убеждения заменялись новыми. Машины, люди, будущее, планы, профессии кружились, как песок при ветре.
Тансык постоянно ходил по юртам и палаткам. Он, захваченный вихрем нового, неизвестного, в каждом хотел поднять такой же вихрь. Это было не сознательное и обдуманное служение определенному делу, а только первое опьянение новым.