— Разведи огонь и согрей чаю!
Тансык возился у костра. Бригадир открывал консервные банки. Елкин в блокноте делал какой-то расчет и говорил Дедову:
— Пока что в вашем проекте я вижу одно достоинство — эффектность. Тоннель, в него реку — не правда ли, красиво?! Но во что влетит нам эта красота!.. Если взять речку, как она есть, тоннель потребуется небольшой, а вообразите большой снегопад, бурное таяние, речка может увеличиться в пять — десять раз… Какой потребуется тоннель? Здешние речки — дело темное, неизученное. Я себе представляю такую картину. Пробили мы тоннель, речка журчит в нем прямо как в театре, одна прелесть, и вдруг дружное таяние, речка становится рекой. Тоннель не может проглотить воду, она — на плотину… Сшибла!.. На дорогу… Размыла, исковеркала! Сади новые миллионы!..
Дедов покраснел. Шрам под его глазом начал дергаться.
— Вы не хотите считаться со мной, мои проекты сознательно изображаете глупыми, — сказал он обидчиво. — Да, сознательно!
— И не думаю. Меня интересуют дешевизна и прочность сооружений. Ваш проект и дорог, и вообще очень сомнителен.
— Я буду защищать его на производственном совещании. Я докажу, что вы затираете меня.
— Меня интересует только дело. Для меня выше всего — дело!.. Скажи, — Елкин обратился к бригадиру, — ты специалист по горным работам, что вернее: пробивать ли тоннель, делать ли мосты?
— Я думаю, надо выпрямить реку и рядом уложить путь — места хватит. Ну, мосточков можно допустить два-три. А тоннель — дело подозрительное. Дорогу провести в тоннель можно, а реку, да еще незнакомую?! Черт знает, какие за ней водятся капризы!
— Вот вам голос практика, — сказал Елкин.
— Вы спросите Тансыка, — съехидничал Дедов.
— Нашего бригадира я очень ценю. То, что нам становится ясным после расчетов и выкладок, он видит простым глазом.
— Удивительный талант!
— Талант, правильно!
Дедов полез на лошадь.
— Чай пить, закусить, — напомнил Борискин.
— Не хочу, спасибо, — ударил лошадь и ускакал.
Закусывали. Елкин рассуждал:
— Не могу понять человека. Дело знает, неглупый, но вечно бьется туда, где все закрыто. Хотел доказать, что выгоден Курдай. Теперь тоннель выдумал. Мне кажется, что человек хочет попасть в историю и выдумывает разные проекты. Непомерное честолюбие! Я категорически против тоннеля. Этот риск не по нашим средствам.
Выбирали площадки для компрессоров: как бы там ни решилось дело о речке, рвать горы было нужно. Каменные стены, утесы, прихотливо обглоданные ветром, но ни единой удобной площадки.
Бригадир ругался:
— Мерзость! Кому нужна эта красота? Не будь ее, мы бы раз-раз — протянули дорогу. Нам придется равнять ущелье, иначе компрессора не протащишь.
— Начинайте! — распорядился Елкин. — Завтра-послезавтра решим дело с проектами. Иначе принесут еще всякой всячины, и мы простоим без дела.
Весь обратный путь бригадир рассуждал о красоте, которая будет в ущелье. Он кивал на каменные карнизы, на утесы и говорил:
— К этим штукам мы прибавим свое, получится одно удовольствие.
Бригадир понимал первобытную природную красоту, но ставил выше красоту, созданную человеком. Мост, смело перекинутый в каком-либо диком месте, насыпь, прилепленная к горному карнизу, были для него высшей красотой. Он, прекрасно знавший механику человеческих сооружений, держался определенного убеждения: «Природа способна накорежить всяких страшилищ, а человек ловчее сделает, с виду — игрушка, пустячок, а по этой игрушке бегут поезда. Человек во многом зашибает природу». Бригадир считал, что земля сделана нескладно: овраги, камни, горы. Ему была приятней земля гладкая, удобная для сооружений, и он рьяно сглаживал ее.
Борискин, проезжая мимо утесов, шипел:
— Тебя к черту! Тебя пустим к небу!
— Жаксы, жаксы! — покрикивал Тансык.
Он, житель неустроенной земли, когда-то любил ее, неустроенную, дикую, голодную, с песками, джутами, ветрами. Он не знал, что землей можно управлять. Его отец и все люди, которых он встречал, брали от земли то, что она давала. Не повстречайся Тансык со строителями дороги, он прожил бы с пагубным и унизительным для человека убеждением, что землю не изменишь, надо жить на такой, какая есть. Но строители показали Тансыку силу человека. Они разбивали горы, на мертвых песках устраивали поселки, перестраивали землю как хотели. И Тансыку захотелось стать таким же строителем. Он перестал любить прежнюю, неустроенную землю, а полюбил новую. Эта новая земля, орошенная, засеянная хлебами, застроенная, жилая, постоянно кружилась перед его глазами. Всякий взорванный камень, всякий шаг, отнятый человеком у песков, радовал Тансыка — он приближал новую землю. Тансык с завистью глядел на таких людей, как бригадир. Он хотел так же смело и спокойно ходить по земле, как они.