Поскольку погода безнадежно испортилась, я больше не могла играть с солнечными полосками. А при пасмурном свете моя квартира поднимала настроение не лучше, чем приемная у зубного врача. Единственным ярким пятном в интерьере был неоновый восход, к которому плыли в раковине влюбленные — на плакате, подаренном мне в день рождения Бенни.
Не проходило и часа, чтобы я не вспомнила его.
В библиотеке я принялась читать «Ланд». Лилиан громогласно выразила изумление. Я отговорилась тем, что муниципалитет поручил мне разыскать материалы по очистке сточных вод.
Время от времени в мою сторону поглядывал Улоф: казалось, ему хочется о чем-то спросить. К счастью, он сообразил этого не делать.
Однажды мне вздумалось пойти обедать в кафе, где обычно тусуются иммигранты из разных стран. Я так пристально разглядывала их из-за своего столика, что мои намерения были истолкованы превратно и мне поступил ряд предложений, о которых я предпочла бы забыть. Учитывая, что повод меня туда привел довольно сомнительный (если не сказать дурацкий), я покраснела чуть ли не до пят.
День проходил за днем, и на меня с новой силой навалилась депрессия. Мэрта по-прежнему торчала в своем Копенгагене. Я пачками таскала домой дешевую фантастику и полуночничала в ванне — сидела там до тех пор, пока кожа не покрывалась морщинами и не приобретала покойницкий цвет. Я так старательно терла себя мыльной бабочкой, что от нее остался бесформенный розовый обмылок.
Как столь хорошее начало могло привести к столь печальному концу?
Судя по отсутствию звонка от Бенни, его тоже мучил этот вопрос.
20
Всякий раз, как я брался за трубку позвонить библиотекарше, я досиживал до того, что начинались короткие гудки. Она сказала, у нее культурный шок и ей надо побыть одной. Ну, три дня я выждал, не позвонит ли сама, потом все ж таки набрал ее номер. Ни ответа ни привета.
Нашел у себя в запасах открытку из серии «ПОПРАВЛЯЙСЯ!», написал библиотекаршин адрес, наклеил марку — и порвал.
Не раз хотел съездить в город и нагрянуть в библиотеку, потом передумывал: это уж будет слишком.
Погода катастрофически портилась. Два дня я убил на то, чтобы пригнать с выпаса овец (мне помогал соседский сын, тринадцати лет). Стадо слишком долго прогуляло на воле и накачало мышцы, как у первоклассных гимнастов. Бараны перемахивали через любую ограду, овцы носились быстрее лани. Если б я отправил их теперь на бойню, то выручил бы за голову не больше, чем стоит обед в «Макдоналдсе». А если б захотел резать дома со стариком Нильссоном, то не сумел бы разделать туши: такие жилы моя пила не берет. Ну и дали нам прикурить эти овцы! Мы с парнишкой бегали под дождем пополам со снегом, ругаясь на чем свет стоит. Особенно отличался мой напарник, который орал на скотину по-английски: «Fuck you!»
Кто б мне объяснил, зачем я держу овец? Прежде я делал это ради матери: она пряла шерсть, а потом вязала из нее всякое… или использовала на курсах валяния. Еще у нее было коронное блюдо — тушеная баранина с картошкой и фасолью. Мне, дураку, невдомек было научиться у нее готовить такую вкуснятину.
Мне вообще невдомек было, что мать когда-нибудь помрет.
Вот я и не тороплюсь избавляться от материных овец. Хватит с меня того, что пришлось разбирать ее комнату. Страшно вспомнить… Выгребать из шкафа платья, которые еще пахли ею, перебирать ее очки, баночки с лекарствами, журналы по вязанию. Я не был готов к тому, что после ее смерти придется этим заниматься, и пошел по пути наименьшего сопротивления: сложил все в два старых чемодана и запихнул на чердак. А комната материна осталась в прежнем виде, я только простыни с кровати снял. Еще там весь подоконник заставлен горшками с фиолетовыми цветочками. Теперь уж, наверное, засохли.
Что библиотекарша хотела сказать этим «культурным шоком»?!
Сегодня с утра ездил в город по делам, так мне кругом чудилась она. И в кооперативном магазине, и на молокозаводе, и в жестяной лавке Берггрена!
Два вечера подряд ко мне заваливался Бенгт-Йоран — видать, хотел взглянуть на мою греховодницу.
— Вряд ли ей светит снова попасть сюда, — сказал я.
Он аж задохнулся от восхищения. Пускай себе думает, что я поматросил и бросил.
Не надо ему знать, как я скучаю по ней и как вечером ношу телефон в спальню, чтобы включить в розетку там.
21
И херувимов страх объял; они к творцу летят:
«О Господи, что Салами и Зуламит творят!»
Но Всемогущий им в ответ улыбкой просиял:
«Я не хочу крушить того, что жар любви сковал»[15].
Сакариас Топелиус. «Млечный путь»
Наконец-то вернулась из Копенгагена Мэрта. Она встретила меня после работы с ящиком пива «Элефант» и сувениром — прозрачным шаром, внутри которого на фоне снегопада любилась голая пластмассовая парочка. Мы пошли ко мне, поставили чайник и растянулись каждая на своем диване.
Когда я спросила, что они такого натворили в Копенгагене, Мэрта ответила уклончиво:
— Да что говорить обо мне? Сама знаешь, я предпочитаю другие темы!
Тогда о событиях последней недели отчиталась я. Не изложить подробностей было бы лишней тратой времени, Мэрта в любом случае умеет вытащить из тебя всю подноготную.
Я не утаила ничего. В рассказе присутствовали и вульгарный памятник, и дурацкая кепка, и вышивки крестом, и мушиные метки, и похожие на мох обои.
— Не понимаю, чего ты завелась, — фыркнула Мэрта. — По-моему, у тебя появился замечательный партнер для игр! А ты ноешь из-за каких-то деталей интерьера. Плевать тебе на его вышивки! К тому же вышивал наверняка не он, у парня просто рука не поднялась выбросить память о родителях. Может, тебе кажется, что все дома шведских крестьян похожи на усадьбу Карла Ларссона в Сундборне? [16]
Я задумалась. Пожалуй, я действительно представляла себе крестьянский дом в духе картин Ларссона. Просторная кухня, огонь в печурке, медные котлы, под потолком — нанизанные на жердь хлебы с дыркой посередине. Оказывается, Мэрта попала в точку. Естественно, я обиделась и возвысила голос:
— Ты не хуже моего знаешь, что проблема тут не в «деталях интерьера», а в том, что у нас диаметрально противоположные стили жизни! Я не допущу к себе в дом вышивок, а он едва ли допустит графику Кэте Кольвиц. Давай смотреть правде в глаза: это не только вопрос вкуса!
— Тогда почему у тебя на стене плакат с влюбленными в раковине? — лукаво спросила она.
— Потому что… Бенни умел развеселить меня… — промямлила я.
Довольная Мэрта кивнула.
— Но неужели ты можешь себе представить меня сидящей на табуретке с подойником между ног? — не унималась я.
— Ты туда ездила не на работу устраиваться! — закричала Мэрта. — Этот парень тебя фантастически оттрахал, чего ты, между прочим, не имела уже много лет… если вообще когда-нибудь имела. И вы с ним обхохотались, чего у тебя тоже никогда не было с другом птиц, который назывался твоим мужем! Тогда что ты зациклилась на мухах? Чего испугалась? Получай свое удовольствие! Иначе тебе остается только забиться к себе в комнату и накрыться с головой одеялом!
— И как ты мне предлагаешь поступить? Я же не знаю, что он там решил. За все время ни одного звонка!
— Возьми пару бутылок датского пива и эту игрушку, — Мэрта потрясла шаром с милующимися, — прикупи замороженных тефтелей и завтра после работы езжай к нему, сделаешь человеку сюрприз. В прошлый раз инициативу проявил он, теперь очередь за тобой! Если вы хотите, чтобы у вас что-нибудь получилось, надо сменить роли. Ради такого случая бери мою машину!
16
Художник Карл Ларссон (1853-1919) приобрел особую популярность в Швеции благодаря жанровым акварелям, действие которых происходит в его усадьбе, где они вместе с женой — тоже художницей — создали весьма живописную обстановку, ставшую олицетворением «типичного шведского дома».