Возьмем, к примеру, позавчерашний день. С самых моих семнадцати лет, когда умер отец, мы с матерью каждый год в День Всех Святых ездили на кладбище и зажигали на его могиле фонарь. Мамаша еще покупала венок с шишками или пластмассовыми каллами — чтоб не сразу завял, нам ведь недосуг было туда часто мотаться. Теперь, когда и она там похоронена, ей тоже положен венок.
В кладбищенских воротах я встретил эту… тусклятину. Мне показалось, она взглянула на меня испуганно: может, боялась, как бы Бенни-Кавалер опять не выстрелил в нее своей сногсшибательной улыбкой. Ну, я напустил на себя суровость и, кивнув, прошагал мимо.
Зато что было потом…
Потом мне словно врезали со всего размаху между глаз.
Я, видите ли, огорчился, что она ушла! До этого неделями твердил себе, как было бы хорошо сидеть на скамейке одному и думать в свое удовольствие. А теперь мне понадобилось иметь рядом ее! Теперь мне захотелось узнать, куда она двинет после кладбища…
Я развернулся и потопал следом, в некотором отдалении. Прохожие малость удивлялись при виде того, как я шлепаю навстречу с могильным фонарем и венком в руках, тем более что я еще время от времени приседал за стоящими машинами: мне чудилось, она вот-вот обернется.
Оборачиваться тусклятина не стала. Пройдя полгорода, она вошла в библиотеку.
Так я и знал. Она должна была оказаться человеком, который день и ночь добровольно читает книги. Толстые, с мелким шрифтом и без картинок.
Я в нерешительности застыл у входа. Даже Главный Шведский Простофиля соображает, что не стоит вваливаться в библиотеку с венком и кладбищенским фонарем. Я представил себе, как оставляю венок на вешалке, а фонарь — у стойки, где оформляют книги, а потом интересуюсь в справочном отделе, не видел ли кто моей тусклятины.
Может, она сама скоро выйдет с дневной порцией — мешком книг? Но сколько ее тут ждать? На меня уже начали глядеть подозрительно. Простофиля улыбался в ответ своей обворожительной улыбкой и учтиво помахивал фонарем. Ну же, смотрите, я совершенно безвредный! Меня даже отпускают из психушки поработать в городе!
Внезапно я развернулся на сто восемьдесят градусов и опрометью бросился на кладбище.
Глазеть на меня, ясное дело, стали еще больше!
Куда мчится этот чудак с венком в руках? Что такого могло случиться? И где покойник?
Черт бы побрал эту тусклятину!
9
Благоуханье яблоневого цвета мне грезится —
тебя ж прельщают полные корзины
Кто из нас больше смыслит в яблоках?
— Везет некоторым, — с нажимом говорит Лилиан.
Она единственная из моих коллег по библиотеке, с кем мне не хочется встречаться, когда она бежит навстречу, солидно постукивая каблуками и готовясь обнять тебя, хотя ни к кому не питает теплых чувств. Она вечно занята, вечно измотана, но работает через пень колоду, зато пристально следит за тем, чтобы никто другой не трудился с удовольствием.
— Конечно, везет, — скручивая свой кензовский шарф, вздыхает Лилиан. — Ты свободна вечерами, можешь сидеть тут допоздна и делать ставку на карьеру.
Своим агрессивным тоном она намекает, что я уклоняюсь от некоторых обязанностей. Взрослая, а не имею семьи… можно сказать, штрейкбрехерствую по женской части.
Вот негодяйка! Сама сколько раз подкатывалась и умильным голоском просила меня, «бессемейную», подменить ее вечером или в воскресенье.
Теперь ей завидно, что меня назначили заведовать в библиотеке детским отделом. А назначили, видимо, потому, что за последние несколько лет я придумала массу вещей, интересных детям. Читала им сказки, ставила спектакли, устраивала праздники детской книги и выставки детских рисунков. Раньше отделом заведовала фру Лундмарк, но ей скоро на пенсию, и она захотела уйти на полставки. Фру Лундмарк до сих пор считает образцом детской литературы «Родную речь для народной школы». Она давно потеряла интерес к работе, и мы ее почти не видим, поскольку большую часть времени она проводит на нижнем этаже, в хранилище. Фру Лундмарк была только довольна, что я оживила ее донельзя скучный отдел (хотя официально это не входило в мои обязанности), и всячески меня поощряла. А я занималась этим, потому что втайне обожаю детей.
Да-да, втайне! Не может же почти тридцатипятилетняя бездетная вдова делать это в открытую! Если б я только посадила ребенка себе на колени, все женщины из моего окружения — за исключением Мэрты — принялись бы радостно жалеть меня, а мне вовсе не хотелось доставлять им такую радость. «У нас хотя бы есть дети», — говорят они себе, несмотря на то что сами живут в разводе и/или ходят к семейному терапевту, вынуждены работать на полставки и бедны как церковные крысы. Они жалуются, что дети дерутся между собой и не дают им спать по ночам, что они не учат уроков и их рвет в машине. А еще родители клянут высокие цены на молоко, на футбольные бутсы и на абонементы для верховой езды. К тому же им сплошь и рядом надо уйти пораньше с работы, потому что у Пелле поднялась температура, а Фия записана к зубному врачу. Или они сегодня «Дежурные по городу» [10]… если, конечно, не торопятся на родительское собрание или на музыкальный кружок. «Тебе хорошо, ты можешь работать сверхурочно, — часто говорят они. — Везет некоторым!»
Вот почему у меня появилась привычка иногда вернуться в библиотеку вечером и поработать сверхурочно втихомолку от всех! Мне очень нравятся яркие детские рисунки и нравится исподтишка наблюдать за ребятами, когда они слушают сказку (для чего я и устраиваю свои чтения). Ушки на макушке, рот приоткрыт, а тело поворачивается вслед за сказкой, как цветок за солнцем.
Люблю подглядывать за детьми, и всё тут.
Грустно. Мы, бездетные, не должны выказывать интерес к детям, поскольку он, похоже, только провоцирует Родителей. «Ты себе не представляешь, как бывает трудно, — вздыхают они. — Иногда прямо руки чешутся дать ребенку по башке».
Вероятно, родители желают детям добра.
Ладно, сама понимаю: это все громче и громче тикают мои биологические часы! У Мэрты тоже нет детей, потому что ее Ненаглядный не хочет влипать в очередной раз, ему и так сложно увиливать от содержания троих, которыми он обзавелся от разных матерей. Мэрта однажды с кривой ухмылкой сказала: родителям надо запретить иметь детей, прежде чем они научатся ценить их.
Мы-то ценим. Но нам еще не приходилось подтирать детскую блевотину в машине.
— Я бы никогда не решилась возглавить отдел, — говорит Лилиан. — Дома случается не меньше одной катастрофы в неделю, и так, видимо, будет продолжаться, пока младший не отслужит в армии… Тебе теперь и жалованье должны прибавить. Может, станут платить не меньше, чем начинающему садовнику в парке. Сумеешь при жизни расплатиться с кредитами, которые брала на учебу! А у меня даже нет средств вступить в «Уэйт уочерс» [11]. Впрочем, это не имеет значения, поскольку мне не хватает денег и на еду, ха-ха-ха!… Думаю, ты выбилась в начальницы, потому что за тебя замолвил словечко Улоф…
Потрясающе! Лилиан одним махом дала понять, что из-за меня ее дети сидят на голодном пайке и что я добилась повышения, переспав с коллегой. Ловко это у нее получилось! Только пускай больше не надеется на свободные воскресенья!
Биологические часы. Я представляю их себе в виде большого будильника с двумя круглыми звонками: по ним колотит молоточек, и ты просыпаешься с невероятной тягой к размножению, к обзаведению потомством. Интересно, у такого будильника есть функция отложенного действия, чтобы можно было еще поспать, а потом он бы снова разбудил тебя? Если есть, спасибо.
Похоже, в этот раз биологические часы сыграли со мной злую шутку. Вызвали извращенную реакцию на Лесовладельца! Хотя я понимаю, что он может запросто наплодить кучу ребятишек в одинаковых «лесовладельческих» кепках. Так и вижу перед собой всю эту ребятню, которая шагает за ним с лопатами в руках.
10
Шведские родители нередко организуют по выходным дням дежурства, чтобы не допускать хулиганства подростков и развития среди них наркомании.
11
Международная полукоммерческая организация для людей, стремящихся похудеть. Устраивает платные семинары и консультации по диетологии, выпускает низкокалорийные продукты и т. д.