Выбрать главу

Ешка похлопал кобылу по горячему боку:

— Ты не бойся, он тебя не тронет.

Но кобыла и не думала пугаться, а затрусила так резво, что Ешка едва за ней поспевал. Они бежали всё вперед и вперед, ближе и ближе к огоньку, пока не подъехали совсем близко. Четырехугольное пятно светилось шагах в двадцати от дороги, теперь на нем ясно темнел крест. Да это же окошко! Вот рама и все четыре стекла. Ну, коли крест, значит, не так уж и страшно. Должно быть, лошадь была точно того же мнения — она так круто и решительно свернула вбок, что Ешка не смог ее удержать, хотя и уперся изо всей силы ногами в обледенелый грунт. Вдруг оба они наткнулись на что-то и упали: сперва Ешка, потом кобыла. Скользя, барахтаясь, звеня подковами по льду и свирепо отфыркиваясь, лошадь поднялась первая. Ешка хотел посмотреть, на что же они наткнулись, но в этот миг в луче света из окна он увидел на снегу пятна крови… Тут уж Ешка не выдержал, и все поджилки у него задрожали.

Букстынь на цыпочках, едва дыша подкрался к окошку, но сквозь него ничего нельзя было разглядеть. Свет слепил глаза, по запотевшему стеклу текли ручьи: над самым окном нависла соломенная крыша, весь ее край увешан сосульками, с которых падали капли. Но возле дома ясно видна изгрызенная коновязь, до половины заметённая снегом — верно, за зиму никто к ней не привязывал лошадей.

Портной повернулся к паренькам и боязливо прошептал:

— Это Ведьмина корчма, только в окошко ничего не видать.

Худо, что ничего не видать. Ешка и Андр тихонько кашлянули один за другим; хоть бы кобыла фыркнула, она же громче умеет! Андр ощупал прогнившую бревенчатую стену и нашел дверь, но она была заперта. Так же ощупью он двинулся в другую сторону. С сосулек капало ему прямо на голову, но вот наконец он нашел то, что искал.

— Ворота здесь! — шепотом оповестил он своих спутников. — Да никак не отворяются.

Ешка поспешил на помощь. Вдруг в снегу сверкнули две искры. Паренек нагнулся и увидел черный, грозно шипящий клубок. Да это же всего-навсего черный кот! Ешка чуть было не погладил его, но ладно, что вовремя спохватился и отдернул протянутую руку.

Пареньки поднатужились и общими силами растворили обе створы, заваленные изнутри сугробом. Кобыла без понукания сама вошла в них. Да тут не что иное, как стодо́ла[3] — в нос ударил запах конского пота и навоза, горелого свечного сала и плесени. В самой глубине что-то шуршало и похрюкивало. Пока пареньки в потемках ощупью распрягали лошадь, Букстынь и на этот раз добыл огня. Пятно света было не шире шага, но они успели кое-что разглядеть. Прежде всего — маленького рыжего петушка с ободранным гребешком да в придачу еще и хромоножку; ну, понятно: разве у порядочных хозяев увидишь хромоногого петуха? Петушок на одной ножке выпрыгнул из тьмы и что-то засипел, вытянув шею кверху и поглядывая туда, где на перекладине сидели две нахохлившиеся курицы, как видно, чем-то до крайности недовольные. Когда в другой раз высекли огонь, петушок вытянулся, стоя на своей здоровой ноге, взмахнул крыльями и взлетел на насест. Тут во тьме поднялся отчаянный переполох — должно быть, куры приняли своего вожака не слишком любезно: долго еще слышалось яростное хлопанье крыльев, стук клювов, гневные возгласы, встревоженное кудахтанье и под конец лишь недовольное тихое квохтанье. Когда высекли огонь в третий раз, то увидели маленькую, низенькую дверцу. Если хорошенько пригнуться, через нее можно пройти, верно, прямо в корчму. Андр взял с дровней торбу с хлебом, а Ешка на всякий случай топор. Букстынь же с огнем шел впереди.

Они вошли. Корчма была до того низкая, что Букстынь шапкой задевал потолочные балки. За дверьми у стены — длинный и широкий стол и скамья, у окна — стойка, а прямо напротив двери — большая печь. Тут было не светло, но и не вовсе темно, потому что в прогоревшей печи, тоненько попискивая, гасли последние сосновые ветки и дотлевали уголья. В углу виднелись кочерга и метла, за потолочной балкой торчал пучок золототысячника. Пока Ешка с Андром раскладывали вещи, Букстынь стоял у печи и озирался по сторонам.

Да… Вот он, бочонок с водкой на козлицах, на окошке — в ряд кроваво-красные медные мерки. Портной, как бы в подтверждение чего-то, кивнул головой: все точь-в-точь как во времена красавицы полячки. Да и как может быть иначе? Он устремил на пареньков взгляд, в котором ясно читалось одно: «Ну, что я говорил?»

Да, им было страшно, но что ж поделать? Трое посланцев за медведем хранили молчание, но сами понимали, что долго они так не выдержат.

— Может, лучше поискать или позвать кого-нибудь? — прошептал Ешка. — Ведь кто-нибудь же тут есть?

вернуться

3

Стодо́ла — сарай, навес для повозок и скота.