— Кушайте, дорогие гости, не стесняйтесь!
Но упрашивать гостей не приходилось, а менее всех — Букстыня: гора оладий в миске оседала на глазах. Вначале лесник сидел молча, сердитым взглядом укоряя жену за то, что без толку добро переводит, но, увидев, что та и бровью не ведет, плюнул и сам принялся за еду. Да и что ему было делать, не оставаться же вовсе без ужина!
О чае в Замшелом, разумеется, слыхали, но видеть не видывали. Пареньки сперва хорошенько пригляделись, как его пьют. Портной только кивнул им и стал делать так: налил из чайника почти дополна глиняную кружку желтоватого кипятка, пригляделся и вытащил из кучи самый крупный кусочек сахара, кинул себе в рот и с наслаждением пососал его. Потом одной рукой взялся за ручку кружки, другой подпер донце, локти поставил на стол, подул, чтобы не обжечь губы, отхлебнул и крякнул. Ешка с Андром в точности следовали его примеру. У кипятка был горьковатый привкус, но зато тем слаще и вкуснее показался сахар, особенно после соленых оладий. Лесник только старался поспевать за гостями; правда, кусочек сахара он выбрал самый маленький, да и от него-то откусил всего лишь половинку. Но гостям и в голову не пришло усвоить урок. Букстынь то и дело дул в кружку, похрустывал сахаром и распространялся о различии между молочной похлебкой и таким напитком, как чай, который нынче принято пить во всех имениях. А лесничиха все улыбалась и пододвигала к нему блюдечко с оставшимся сахаром:
— Берите, берите, гости дорогие, у нас еще есть!
Но гостям хватило и этого. Андр уже разок-другой, склонив голову, оглядывался на лавку у стены, как раз у него за спиной. Букстынь поднялся, провел рукой по животу и тут же поспешил прикрыть ею рот: зевать в присутствии хозяйки дома никак не положено.
— Премного благодарны, госпожа лесничиха, — сказал он и отвесил поклон. — На обратном пути не преминем навестить.
Пока хозяйка краешком передника сметала крошки сахара в горсть и убирала посуду, портной уже завалился на печь. Сердито сопя, лесник вышел.
Спустя минуту за стенкой послышалось, как он, раздеваясь, ворчит:
— Ишь ведь, черт меня попутал! Этаких в дом привести! Волосы с головы и то готовы сожрать.
Ешка задул свечу и улегся последним. Но сперва ему два раза пришлось ткнуть Андра в бок, чтобы подвинулся к стене и другому тоже дал место.
Наутро у лесника появилось множество срочных дел, поэтому гостей он поднял чуть свет. Пусть запрягают и едут, у него времени нету: надо в лес идти, на обход. Ведь когда поблизости работают замшельские лесорубы со своим лесником, все ясени и вязы под угрозой. Как проехать в Черный лес? Чего же проще, и дитя малое покажет: назад по просеке до большого вяза, там свернуть и дальше по стежке, которую протоптал какой-то толстяк, что возвращался из Ведьминой корчмы. Потом переехать через Черную речку, а там начнутся большие вырубки, и не счесть которую зиму там лес рубят. А возвращаться надо совсем другой дорогой, мимо Белого хутора и Черного имения, а оттуда и до Замшелого рукой подать…
Букстынь все время пребывал в отменном расположении духа. Когда Ешка погнал лошадь мимо дома лесника и хозяйка, зевая, высунула голову за дверь, портной сорвал шапку и помахал ею:
— Спасибо вам и прощайте, госпожа лесничиха! До будущей встречи!
В Черном лесу
Лесник из Красного бора был прав: по всей округе шла дурная слава о замшельских лесорубах. Понятно, виною тому были только такие мужики, как Таукис и Плаукис, но раз в Замшелом всем миром не могли с ними управиться, то вскорости они стали управляться сами, а позор падал на всех. В тот самый день, когда трое посланцев за медведем выехали из Красного бора, под вечер с одной из вырубок в Черном лесу вышли тамошний лесник и жирный Таукис. Сильно взбудораженные, размахивая руками, они о чем-то спорили.
— Нет, Таукис, не могу, — сказал лесник. — Чего не могу, того не могу.
— Ну, не в службу, а в дружбу, — улещивал Таукис.
— Ни в службу, ни в дружбу не могу! — Лесник поднял саженную мерку: — Были бы твои поленницы вот на столько пониже, а то они, глянь, вот на сколько. Так не пойдет. Что же я скажу покупателям из Арциема, коли они не примут по такой мерке?