— Да ты одурел! Идут!
Все трое, как перепуганные цыплята, попрятались за высокими спинками кресел. За вторыми дверями поднялась громкая возня.
— Сюда, сюда! — кричал Подметальщик. — Тут ровнее будет, в обход чуток, в обход! Этак и переберетесь.
Тут послышался голос барина — похоже было, что кто-то стучит пальцем по донцу треснувшего чугунка.
— Вздор! В обход иной раз выходит дальше, чем прямо… Почему не подметено?
— Подметено, барин, ей-право, подметено! — клялся Подметальщик.
— Подметено, да не выметено.
— Выметено, барин, выметено!
— Выметено, да плохо.
— Да разве ж кто все выметал? — оправдывался великий знаток своего дела.
Трое замшельцев, съежившись от страха, подглядывали сквозь отверстия в резных спинках. Первым вошел Подметальщик со своим орудием, за ним появился Управляющий и стал у баринова кресла. Усыпляльщик и Одевальщик пыхтели у дверей, силясь отворить их пошире, но те и так уже были распахнуты настежь, так что слуги трудились понапрасну. Толкальщик сзади подталкивал барина, а Кормильщик с миской в руках замыкал шествие.
Замшельцы уставились на барина так, что, будь у них на каждого по две пары глаз, и то им было бы мало. Барин оказался головы на две выше Букстыня, а того в Замшелом и так уж называли жердью. С белой козлиной бородкой, отощавший, окостеневший и такой немощный, что, казалось, Толкальщик мог бы одним своим дыханием двигать его вперед и вовсе не держать за плечи. Барин хромал на одну, а может, и на обе ноги, хрипел, будто вареным бобом подавился, голова у него болталась, и он клевал носом, как потрепанный в драке петух.
— Отчего тут так темно? — проскрипел барин. — Отчего так холодно? Отчего не топлено?
— Три сажени сегодня стопили, — ответил Управляющий. — Больше замшельские лесорубы не успевают нарубить.
— Отчего не успевают? — Барин хотел топнуть ногой, но чуть не повалился, ладно что Толкальщик подхватил его за плечи.
— Оттого, что пороть нельзя, — ответил Управляющий и подмигнул челяди.
— Как? Так-таки и вовсе нельзя пороть? Ох, дожили! Ну и времена! — заохал барин. — Дров не рубят, барина морозят, а пороть нельзя! Этак все имение замерзнет… Одевальщик! Почеши барину за ухом… Не за этим, за другим! Что ты за Одевальщик, ежели не знаешь, где у барина чешется?
— Как не знать — знаю, — отвечал Одевальщик, — да коли не чешется, где чешу!
— Это еще что за разговоры? Как ты смеешь говорить так, что и барину не понять? Ведь я же умнее вас всех!
Управляющий и слуги поспешили подтвердить:
— Как же! Понятно, умнее всех!
И Усыпляльщик еще добавил:
— Ничего не поделаешь, у барина — и голова барская.
Барин не пожелал лечь в постель, а захотел сидеть в кресле, за которым притаился Ешка. Но и тут барину было плохо.
— Как тут холодно! — захныкал барин. — Как тут жестко! Неужели больше нету одеял и подушек? Отчего не заботитесь о своем барине? Совсем нынче барину не стало житья! Кто это за моим креслом скребется?
Это Ешка — как ни страшно ему было — не удержался и прыснул в варежку: до того потешным показалось ему усаживание и укутывание барина. На счастье, Управляющий был близорук, да и могло ли ему прийти в голову, что за креслом прячется сынок вдовы Ципслихи?
— Никто там не скребется, — заверил он. — Это крысы бегают под полом.
— Разве крысолов сегодня вечером не приходил? — спросил барин.
— Сегодня поутру еще не приходил, — ответил Подметальщик. — А вчера вечером был и сказал, что последнюю выловил.
— Барин желали раздеться, — напомнил Одевальщик.
— Не хочу раздеваться!
— Барин желали почивать.
— А теперь не хочу почивать, хочу сидеть!
— Барин желали кушать, — вставил Кормильщик.
— Кушать? — оживился барин. — Разве я желал кушать?
Когда и Управляющий подтвердил: конечно же, барин желали кушать, — барин согласился.
— Коли желал, стало быть, и желаю. Подавай. Что у тебя там… А, вареный горох! Это всегда можно.
Но съел горсточку и сморщился:
— Соли мало, пресно. И чересчур мягкий. Думаете, у барина ни одного зуба не осталось?.. Что у тебя еще есть?
— Лущеные орешки.
— Не хочу, они твердые.
Тут Ешка не вытерпел.
— Ах ты старый дурень! — прошептал он.
— Чу, опять скребется! — воскликнул барин. — Все же одну крысу этот плут крысолов оставил. Чтоб к вечеру была поймана и чтоб хвост мне показали! Только хвост, целой крысы я боюсь… Не хочу больше есть, у меня живот болит! Ох, житье мое барское! Горькое, тяжкое! Сам ешь, и у самого живот болит! То жарко мне, то холодно, то тесно! Несите прочь подушки!