Это долгая, лютая пытка, которая применяется только к предателям интересов Паргорона.
Бубоч спросил прохожего и узнал, что конкретно этот барин убил ларитру. И не просто убил, а превратил в ларитрин. Они после этого уже не возрождаются, их личности исчезают насовсем. И ларитры этого не прощают. Уличенных наказывают с абсолютной беспощадностью, даже демолорду могут по шапке дать.
Бубоч смотрел жадно, потом несколько камней кинул. Тут такое можно. Сильно мучить нельзя, потому что так можно ускорить пытку, а вот немножко можно. Барину еще и обидней будет, что его простой храк обижает.
Вход в кабак тут тоже был. Портальный, в «Соелу». В Мпораполисе они на каждом шагу — просто нарисована дверь на стене, а над ней надпись, что «Соелу». Постучи — откроется, и будет за ней безразмерный зал, где круглосуточно кипит веселье.
Бубоч и постучал, но сначала счет проверил. Закрыл глаза, поглядел глубоко внутрь себя, и заплясал сразу перед глазами маленький бушук. В его когтистых лапках появились россыпи серебряных и медных искр — астралки и эфирки.
Золотых нет. Условок нет у Бубоча.
А вот астралки и эфирки есть. Девяносто четыре астралки и пятьдесят пять эфирок. В общем-то, почти целая условка. Тяжким трудом скопил, руками своими работящими. Бубоч — храк зажиточный.
А вот если б поймал ту бабцу… эх, упустил он свое счастье…
Сейчас бы уже, небось, нажахался вволю и вел ее продавать…
— Слушай, Янгфанхофен, а можно немного поменьше вот этого всего? — спросил Дегатти.
— Я не могу рассказывать эту историю в отрыве от личности Бубоча, — сказал Янгфанхофен. — А у Бубоча личность вот такая.
В «Соелу» Бубоч сразу затопал к другим хракам. Те занимали целый сектор — подальше от господского и мещанского, зато самый огромный. Целые тысячи здоровенных синекожих мужиков и баб опорожняли все новые бочонки пива, эля, меда, сидра.
Бубоч сразу заметил и знакомых. В «Соелу» это очень даже запросто — если есть уже внутри кто знакомый, так тебе ресторан их сразу и покажет, сами собой к ним ноги направятся. А если тебе кто-то душевно неприятен — то уведет. Удобно.
Поздоровкался Бубоч за руку и с Табуром, и с Медчином, и с Дукточем, и с Гурметреном.
— Привет, брат-храк, — говорил он каждому.
— Привет, брат-храк, — отвечали ему.
— Давай обсудим репу, — предлагал Бубоч.
— Нет, давай лучше брюкву, — отвечали ему.
— Янгфанхофен, ты серьезно сейчас? — спросил Дегатти. — По-твоему, храки разговаривают вот так?
— А что, не так? — спросил Янгфанхофен, обратив к Дегатти всех тряпичных кукол на пальцах. — А как разговаривают крестьяне в твоем мире?
— Ну… я… я не знаю, но уж точно не так!
— Ну хорошо, — сказал Бубоч, усаживаясь в центре стола и подвигая к себе бочонок. — Давайте обсудим политику.
— Не, не хочу политику, — отказался Табур. — Я в прошлый раз в канаве очнулся, избитый и отжаханный.
Другие храки отвели взгляды, в том числе и Бубоч. Он помнил этот прошлый раз.
— А, вон оно что! — догадался Дегатти.
Хорошо сидеть с друзьями в «Соелу». Бубочу это очень нравилось. Особенно нравилось то, что Табур, Медчин, Дукточ и Гурметрен все из других гхьетов. Живут от него очень далеко, так что делить им нечего. Он их кроме как в «Соелу» ни разу и не встречал, только здесь пересекаются.
В Паргороне есть такое понятие, как «соелушный друг». Это означает, что здесь, в кутеже большого зала, вы периодически встречаетесь, бухаете, болтаете, жрете, в игры играете, кэ-око смотрите, иногда трахаете баб, иногда не баб, но все, что здесь происходит, здесь и остается. Снаружи вы никогда не встретитесь, так что споров между вами не будет.
Насчет баб Бубоч уже начал промышлять. Храчек за столами тоже было полно, и многие пришли сюда за тем же, за чем и он, но храчку ему не хотелось, храчка у него и дома есть. Хотелось кого поинтереснее. Вон хоть гхьетшедарийка за тем столом… эх и красивая же барыня… эх и засадил бы ей Бубоч, так бы и засадил!..
Да только убьет ведь она его, если с таким предложением подойти.
Конечно, аристократки тоже не чужды простой пищи. Бывает и с ними, что затащат к себе храка какого-нибудь, да и в наложники берут, а то просто развлекаются. Только это не про него, он рожей не вышел. Его если какая и приглядит, то разве любительница странного. А такая потом и сожрать может или еще чего неприятного сделать.