Хеллиер кивнул.
— Вот оно — отсутствие родительского контроля, — с горечью сказал он. — Где они достают эту дрянь?
— Трудно сказать. Преступники грабят склады медикаментов и затем сбывают товар по своим каналам. И есть, конечно, контрабанда. В Англии государство контролирует сбыт наркотиков, и те, кто зарегистрированы как наркоманы, получают героин по рецептам. Иное дело в Штатах. Там торговля наркотиками полностью запрещена, и поэтому существует громадный черный рынок с колоссальными доходами и налаженной системой добычи и сбыта наркотиков. Одним словом, наркобизнес.
— И что же, неужели полиция бессильна?
Уоррен сказал иронически:
— Полагаю, инспектор Стифенс вам уже все рассказал обо мне.
— Он составил о вас превратное представление, — пробормотал Хеллиер, беспокойно ерзая.
— Не страшно. Я уже привык к этому. Полиция и общественное мнение в этом сходятся. А я считаю, что преследовать человека, когда он уже сел на иглу, бессмысленно. Это только на руку гангстерам, ведь наркоман, которого преследуют, только к ним и будет обращаться. Люди, которым нужны наркотики и которые не в состоянии за них платить, готовы на любое преступление.
Уоррен наблюдал за Хеллиером, который стал заметно спокойнее, и решил, что это произошло скорее благодаря их академической беседе, нежели успокоительному лекарству. Он продолжал:
— Наркоманы — больные люди, и полиция не должна преследовать их. Мы, врачи, позаботимся о них, а уж ее дело — перекрыть подпольные источники наркотиков.
— А они занимаются этим?
— Не все так просто. Торговля наркотиками имеет международный размах. Все законспирировано. — Он улыбнулся. — Наркоманы боятся полиции как огня, из них много не выудишь. К тому же для врачей они крепкие орешки, ии большинство предпочитает с ними не связываться, — я же их понимаю, и мне они доверяются. Вполне возможно, что я располагаю более солидной информацией, чем официальные полицейские органы.
— Почему же вы не поделитесь с полицией? — спросил Хеллиер.
Голос Уоррена вдруг стал жестким:
— Если кто-нибудь из моих пациентов узнает, что я злоупотребляю их доверием и выбалтываю их тайны полиции, я потеряю их всех. Доверие между врачом и пациентом должно быть абсолютным, особенно, когда речь идет о наркоманах. Иначе они не обратятся к врачу, и их невозможно будет лечить. Они станут жертвой подпольного наркобизнеса и будут добывать нечистый героин либо в каких-нибудь притонах по бешеной цене, либо у моих коллег, потерявших совесть, которые их лечить не собираются. Есть и такие среди медиков, о чем инспектор Стифенс, вероятно, не преминул вам сообщить.
Хеллиер как-то сгорбился и сидел, задумчиво уткнувшись в стол.
— Но ведь надо же что-то делать? Неужели вы ничего не можете предпринять? — спросил он.
— Я? — воскликнул Уоррен с удивлением. — Что я могу предпринять? Наркотики добывают за пределами Англии, на Ближнем Востоке. Я не искатель приключений из какого-нибудь романа, Хеллиер. Я — врач, работаю с пациентами и еле-еле свожу концы с концами. Я не сумасшедший и не авантюрист, чтобы ни с того ни с сего взять и вылететь в Иран.
— Если бы вы оказались настолько сумасшедшим, вы могли бы растерять своих пациентов, — сказал Хеллиер басом и встал. — Простите, что вначале я был с вами резок, доктор Уоррен. Благодаря вам я многое узнал. Конечно, я очень виноват. Но ведь и вы не без греха. Вы знаете, как сокрушить наркоманию, но сами ничего не предпринимаете. Разве это порядочно? — Он двинулся к двери. — Не трудитесь меня провожать. Я найду дорогу.
Уоррена словно застали врасплох, он встревоженно вскочил со своего места, когда дверь за Хеллиером закрылась, и прошел по кабинету. Медленно вернулся к своему креслу и сел. Зажег сигарету и погрузился в глубокое раздумье. Затем он яростно помотал головой, словно пытался отогнать назойливую муху. «Возмутительно! — прошептал он. — Просто возмутительно!»
Он долго не мог успокоиться. Совесть его была потревожена.
В тот вечер он направился по Пикадилли в Сохо. Он шел мимо ресторанов, ночных клубов, кафе со стриптизом. Это были места, куда часто наведывались его пациенты, и нескольких он встретил. Они в знак приветствия махали руками, он машинально отвечал и шел дальше, почти ничего не замечая вокруг, пока не очутился на Вардур-стрит вблизи дирекции кинокомпании Риджент.
Он посмотрел на здание и громко воскликнул:
— Это просто возмутительно!
3
Сэр Роберт Хеллиер тоже плохо спал этой ночью. Он отправился домой и почти совершенно не помнил, как туда доехал. Шофер заметил, что хозяин в мрачнейшем настроении, и, прежде, чем поставить машину в гараж, позвонил слуге Хеллиера Хатчинсу.
— Старый хрыч не в духе сегодня, Гарри, — сказал он. — Держись от него подальше и будь тише воды, ниже травы.
Поэтому, когда Хеллиер вошел в свой особняк, Хатчинс приготовил для него виски, стараясь не попадаться ему на глаза. Но Хеллиер не обратил никакого внимания ни на виски, ни на Хатчинса и, погрузившись в глубокое кресло, предался размышлениям.
Чувство вины терзало его. Уоррен положил его на обе лопатки. Впервые в жизни он потерпел поражение. Он презирал себя самого и еще больше Уоррена за то, что тот ткнул его носом в его пороки. Но положа руку на сердце он вынужден был признать, что превысил пределы допустимой обороны и напоследок оскорбил Уоррена, не желая признать его правоту и, следовательно, превосходство.
А что же Джун? Что она значила для него? Он вспомнил о ней, прежней — веселой, легкой, беззаботной. Когда он был готов дать ей все, от самых дорогих и модных туалетов до престижных школ, балов, каникул в Европе и всего прочего.
Всего, кроме себя самого, — думал он с раскаянием.
А затем с Джун что-то случилось. Откуда-то в ней возникла ненасытная страсть к деньгам, не к нарядам, не к прочим благам, а именно к деньгам. Хеллиер всю жизнь пробивался сам, считал, что молодые люди должны сами всего добиваться. И если поначалу он пытался увещевать дочь, то потом все их встречи заканчивались бурными скандалами. В конце концов он потерял терпение и перестал с ней видеться. Уоррен прав: он оттолкнул от себя дочь, так и не поняв, что с ней произошло.
После кражи серебра он убедился, что дочь для него безвозвратно потеряна, и единственное, что его заботило, — как бы этот скандал не просочился в прессу. Да и сейчас, к своему стыду, он признался в этом, после встречи с инспектором Стифенсом его больше всего беспокоило, что результаты расследования подмочат его репутацию и вся эта история станет достоянием газет.
Как же все произошло? Как случилось, что он потерял сначала жену, а затем и дочь?
Он ведь работал, да, работал!
Когтями и зубами карабкался вверх, не брезгуя никакими средствами. Он виртуозно обхаживал партнеров и рисковал миллионами. Взять хотя бы эту поездку в Америку — он-таки обломал, черт возьми, этих крутых янки, но какой ценой! Язва, повышенное давление, нервные стрессы и три пачки сигарет в день — вот итог тех шести месяцев.
И погибшая дочь.
Он оглядел свою комнату, взглянул на воздушно-легкого Ренуара на одной стене, на Пикассо голубого перила — на другой. Символы благополучия. Он вдруг проникся к ним отвращением и пересел в другое кресло, откуда картины были не видны и открывалась панорама Лондона — на дворец святого Джеймса с тюдоровскими амбразурами.
Ради кого он так азартно запоем работал? Сначала ради Элен и юной Джун, ради других будущих детей. Но Элен не захотела больше иметь детей, и Джун была единственной. Наверное, тогда его работа уже стала для него своего рода наркотиком. Он целиком растворился в атмосфере киностудий, где царили артисты и деньги, где так много значил счастливый жребий. А жена и дочь — они отошли на второй план.
Может быть, поэтому Элен начала изменять ему сперва скрытно, а потом откровенно и вызывающе. Поползли грязные слухи, и он добился развода.