Слышать такой откровенный стёб в свой адрес практика для меня новая настолько, что я невольно испытываю к себе что-то сродни презрению. Надо же было единственный раз оступиться, и тот о сказочного кретина. Ан нет... уже второй получается, пальма первенства всё ещё за Сашкой. Тревожная закономерность, но со своей жизнью я разберусь чуть позже. Сейчас в приоритете моя пришибленная амуром сестра.
– Так вот и катился бы к своим танцовщицам. Лизка тебе на что?
– Не поверишь – встречаться, – выдает он, окидывая меня удручённым взглядом, каким обычно препод смотрит на безнадёжного студента. – Чтобы тебе было понятней, встречаться – это не когда знакомишься уже в койке, а сначала ходишь с этим человеком в кино, гуляешь по парку, замочки всякие вешаешь на мосту. Слышала про такое, нет?
Протяжно выдыхаю, напоминая себе о нецелесообразности вестись на провокации. Подонка моя беспомощность откровенно забавляет, а на кону сейчас вещи посерьёзней уязвлённой гордости.
– Лизка несовершеннолетняя, – цежу с дружелюбием ощерившегося питбуля. – Хоть пальцем её тронь, и я тебя, падаль, засажу.
– Гонор сбавь, красавица, – предостерегающе щурится Матвей, с видимым наслаждением наблюдая за тем, как у меня дёргается глаз. – Когда ей должно стукнуть восемнадцать – в начале апреля? Так я подожду, а потом хрена ты мне что сделаешь, максимум упадёшь на него разок по старой памяти.
Едва не задохнувшись, разворачиваюсь на пятках и, не оборачиваясь, предупреждаю:
– Я сейчас же ей всё про нас расскажу.
– Валяй. В отличие от тебя я не корчу из себя святошу, поэтому она во мне едва ли разочаруется. Лизку никто насильно не принуждал ввязываться в эти отношения. Меня либо принимают таким, какой я есть, либо не путаются под ногами.
Непробиваемый. Ладно, зайдём иначе. Пусть не празднует раньше срока, из нашего дома он выйдет только навсегда.
Глава 15
Клал я на твои угрозы
Лихо
Потратив несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, гашу окурок струей воды из-под крана. Даже запах подгорающего пирога не в силах затмить цветочный шлейф её духов. Его частицы в воздухе, в лёгких, на коже, в мозгах. Думал, что вытравил, ан нет – вдохнул ещё в дверях и как накатил на старые дрожжи. Развезло моментально. Чуйка долбит по вискам: "Беги, Лихо! Хватай подмышку куртку, обувь и чеши отсюда пока бубенцы на месте", а упрямство лишь гаденько потирает руки – упрямству бросили вызов. Теперь точно не отступлюсь.
Ногой поддеваю дверцу шкафа под раковиной, чтобы как приличный гость выкинуть "чинарик" в положенное место и недоверчиво щурю глаза. Ну надо же! Сколько всего интересного можно обнаружить на дне чужого мусорного ведра. Например, клочок бумаги со своим номером телефона. То есть, звонить Вера мне при любом раскладе не собиралась?!
Смотрю на присыпанные чайной заваркой цифры и вдруг осознаю, что надеялся. До последнего надеялся... не могу уловить на что именно, но точно на другой исход. Я не питаю иллюзий относительно производимого впечатления и давно привык к людской настороженности. Определение "крысёныш с окраины" намертво въелось в меня ещё с рождения, оно бугрится на коже шрамами от драк и ноет на дождь зажившими переломами. Сначала я как мог, пытался стереть с себя позорное клеймо неблагонадёжности, но природная общительность раз за разом прилетала мне в лоб смачным презрением. Это началось ещё в садике:
"Петя, не играй с ним, у него могут быть вши"
"Вова, я запрещаю тебе водиться с этим оборванцем. Он не дружит, а только клянчит у тебя конфеты"
"Мама вчера в парикмахерской сказала, что если я буду вертеться, то у меня на голове вырастет такое же гнездо как у тебя. Я не хочу, чтоб на меня птицы какали".
Затем продолжилось в школе:
"Гляньте, у него под свитером футболка с барби! Что, Лихо, в секонде пацанские до тебя разобрали? Или, может, ты из этих?.."
В детстве каждая издёвка плетью оставляет полосы на душе. Уродует её, заставляя либо беспомощно скулить, либо бесстрашно рвать на части. Я выбрал второе и плевать на людское осуждение. Жизнь хоть разочек каждого поимеет.
Тогда я впервые сломал себе руку. Об одноклассника. И как это ни парадоксально, получил колоссальное удовольствие. Потом меня перевели в другую школу, где абсолютно ничего не поменялось.