«Ма».
Плохо знающие меня люди думают, что это ласковое сокращение от «мамы», и только единицы в курсе, что на самом же деле это недописанное до конца слово «мать».
Никак иначе Римму Максимовну я не воспринимаю.
На пару мгновений посещает восхитительная идея не брать трубку. Сделать вид, что забыла ее в машине, и идти, куда собиралась. Все равно же ничего хорошего не услышу.
Но как идея мелькает, так и растворяется. Если мать звонит, значит, дозвонится. Не мне, так Лексу, чтобы найти меня. Не отстанет, пока своего не добьется.
Так и происходит. За прервавшимся первым вызовом через секунду следует второй. Не сомневаюсь, за ним будет третий.
Ар-р-р!
Сую телефон в держатель на панели и подключаю громкую связь.
– Слушаю, – произношу рублено и по-деловому, желая с самого начала задать правильный тон.
Куда там?
– У тебя совесть вообще есть, бесстыжая? – летит злобный вопрос.
– И тебе здравствуй, ма-ма.
Ухмыляюсь едко, но устало. Обнимаю себя за плечи и прячу ладони подмышками.
Морозит.
Достало всё, пусть ничего нового не происходит.
Всё привычно. Римма Максимовна, наседание и сходу вываливает претензии. Я же мысленно настраиваюсь не грубить, как-никак… родной человек, который, к счастью, звонит не так чтобы часто. Всего раз в пару месяцев, когда что-то нужно.
– Ты от темы-то не уходи, Олеся. Здоровья она мне пожелать решила. Умница-разумница выискалась.
Молча ожидаю продолжения. В чем хороша Римма Максимовна – трепаться долго не умеет. Со мной точно.
– Чего молчишь? Стыдно? Хотя с чего бы? Ни стыда ни совести у тебя нет. Вся в папашу своего, интеллигентика хренова, уродилась. Что тот меня одну бросил, тебя на шею спихнув, и забыв заплатить, что ты – такая же неблагодарная, для родных копейку жалеешь!
О, всё. Обычный поток приветствий окончен.
Теперь жду суть.
– Олеська, ты чего это разводиться удумала? Совсем, девка, обалдела? Чтобы не смела в эту сторону думать! Ясно тебе? Подумаешь, мужик изменил, с кем не бывает! К тебе ж, дуре, он все равно возвращается. А ты не ценишь.
– А мне ценить надо? – не скрываю сарказма.
Не улавливает. Своё гнет.
– Надо. В разладе всегда двое виноваты, уложи в голове своей дырявой. И раз Сереженька так поступил, значит, ты повод дала. Была бы щедрой да ласковой, глядишь, и не загулял бы.
– О как. Ну, спасибо, ма-ма, за ценный совет.
Сижу, смотрю на спорткомплекс, но ничего не вижу. Пелена мутная перед глазами. И в сердце немного колет.
Усмехаюсь тоже по привычке и только головой качаю.
Полный финиш. Везет мне с родственниками, как утопленнику.
Честное слово, слушаю этот бесконечный бред на протяжении всей жизни и с каждым годом все сильнее сиротам завидую.
Чернушный юмор? Я уже так не думаю.
– Звони мужу сейчас же и мирись давай, – очередной совет-приказ бьет по нервам.
Ага. Сейчас. Бегу и падаю.
Комментирую беззвучно. Потом взгляд на часы перевожу, смаргиваю и будто из-под толщи воды выныриваю. Обалдеть. Семь минут жизни в никуда улетели.
Как так-то? И, главное, зачем? Зачем я себя ломаю и ее слушаю?
Разве она оценит? Скажет «спасибо»? Изменится и подобреет?
Нет. Нет. И еще раз нет.
Стряхиваю с себя оцепенение и говорю так, как раньше не смела.
– Чего там у вас стряслось? Киров передумал Алиску спонсировать? Из нашей квартиры назад к тебе гонит? Из-за этого весь сыр-бор? – не скрываю злорадства.
Молчит, но по усилившемуся сопению в трубку убеждаюсь, что попала в точку.
– Так пусть сестричка работать идет, а на заработанные средства комнату снимает, – рублю правду. – Все равно ж толком ни дня не учится. Лишь по клубам гуляет.
– Не тебе, жадине, ее осуждать, – бросается мать на защиту любимого чада. – Получила от папаши все готовенькое, теперь нос задираешь? Бесстыжая, по-хорошему ты половину всего наследства мне должна была отписать, как матери. А ты…
– А я хуевая!
Бомбит так, что руки ходуном ходят. Но и молчать больше не планирую.
Хватит.
Задрали.
– И жадная! – продолжаю без передыха. – И хрен вы чего от меня получите, ясно? Поэтому пакуйте, маманя, с Алиской чемоданы и освобождайте жилплощадь. Все равно мы ее скоро с Кировым делить будем.
– Ты в конец одурела? – взрывается сирена.
– Нет, прозрела, – улыбаюсь.
На сброс вызова попадаю только с третьей попытки.
В крови адреналин зашкаливает, но мне не плохо. Наоборот, будто плотину прорвало. Будто гной из незаживающей годами раны наконец-то вышел.