Мальчишки, судя по всему, тоже. То-то один из них вырубился прямо в процессе отправления его поезда на склад.
– Спокойной ночи, – желает мне Алешка и, негромко стукая по ламинату голыми пятками, уходит к себе.
Я еще пару минут прислушиваюсь к тишине, потом бесшумно, откладываю телефон, поднимаюсь с дивана и иду в кухню, чтобы заварить себе горячего шоколада. Нужно дождаться Романа, подписание контракта у которого здорово затянулось.
Пятнадцать минут назад он скинул мне сообщение, что уже выезжает. Правда, с другого конца города, поэтому быстро не обернется. Я обещала дождаться.
Пока греется чайник, тихонько домываю посуду и попутно анализирую всё, произошедшее за вечер.
Стоит признать, меня приятно впечатлило, что Зотов не пропал, сгрузив на мои плечи ребенка. На протяжении всего вечера он звонил и интересовался нашими делами. Попутно каждый раз извинялся, клял какого-то Макса и обещал выполнить любое моё желание за помощь с сынишкой.
Хорошо понимая его нервное состояние, я над ним не шутила, подробно рассказывала, где мы есть, чем занимаемся, и время от времени скидывала фотки, на которых запечатлевала прикольные моменты: как Ванюшка помогает Алексею собирать в сумку экипировку в раздевалке; как примеряет его шлем и перчатки; как они сидят вдвоем на заднем сидении моей машины, и ввиду того, что детского кресла у меня нет, Лекс Ивана приобнимает; как мальчишки ужинают, держа в одной руке дольку огурца, а в другой наколотую на вилку сосиску в виде цветка; как строят железную дорогу; как смеются, завалившись на мохнатом ковре-шкуре; как Ванюшка, сидя, клюёт носом, а потом уже лежит в моей кровати, подложив ладошку под пухлую щечку.
***
Роман приезжает в течение часа.
Первое, что замечаю, когда распахиваю дверь, пышный букет в осеннем антураже, состоящий из цветов, веточек и закрытых бутонов всевозможной желто-оранжевой палитры. Безумно красивый, насыщенно-яркий и солнечный.
Затем вижу глаза Романа.
Уставшие, с неглубокими мимическими морщинками на внешних уголках, дымчато-серые, как туманное утро или осенний дождь. Глубокие и невероятно теплые. Как и улыбка, которая рождается на губах мужчины, стоит мне произнести:
– Ого, какая прелесть! Привет, проходи скорее.
– Привет, – отзывается Зотов, переступая порог, – держи, – протягивает мне цветы и следом мило оправдывается, – ты только не подумай. Это не взятка. Про обещание «выполнить любое желание» я помню и не отказываюсь.
Смотрит честно-пречестно и даже как будто немного волнуется.
Списываю это на шальную игру воображения при неярком освещении настенных бра. Уж кто-кто, а этот мужчина вряд ли станет стесняться и чувствовать себя не в своей тарелке.
Не то, что я, с какого-то фига разволновавшаяся, потому что вдруг резко почувствовала себя молодой, хрупкой женщиной, оставшейся наедине с симпатичным мужчиной. А на дворе ночь, тишина, романтика.
Кирова, угомонись! И ладони спрячь, а то вон как вспотели.
Одергиваю себя и, чтобы сбавить градус напряжения, сковавший тело, поддерживаю шутливый тон:
– Я запомню, Роман Сергеевич, что теперь в моей копилке хранятся уже два ваших желания.
Киваю, встречаясь с ним взглядом и растягиваю губы в широкой улыбке, активно изображая предвкушение.
Хмыкает.
– Олеся Игоревна, да вы, однако, страшная женщина. Не прошло пары недель, как я уже дважды должник. Круто вы меня! Такими темпами скоро превращусь в вашего вечно покорного слугу.
Переглядываемся.
На душе так легко и хорошо, что задумываться – с чего бы? – совершенно не тянет. Мне кайфово – это главное.
Роман, следуя приглашению, снимает короткий черный плащ, оставаясь в тонком светло-сером пуловере, делающем его глаза еще более туманными, затем избавляется от обуви и, влекомый мною, проходит в гостиную.
– Боитесь, Роман Сергеевич, не потянуть? – обернувшись на секунду, играю бровями. Мол, да, я коварна. И следом тихонько добавляю. – Да ладно, расслабьтесь, сударь, столь жестокая участь вам точно не грозит. Я – не меньшая ваша должница, учитывая сколько всего хорошего вы для нас с Алешкой сделали.
– Ой, Олесь, – мой гость резко переходит на «ты», – вот давай только не будем меряться длиной и размерами… – заявляет, становясь серьезным.
Округляю глаза, забывая, как дышать, и боясь услышать продолжение. А пунцовый румянец уже активно заливает щеки, уши и шею.
Зотов замечает, несмотря на то, что верхний свет приглушен, хмыкает, моментально сбрасывая с десяток лет, и добавляет, забавляясь моим стеснением: