В купе постучала проводница. Открыв скрипящую дверцу, её кучерявая голова показалась в проёме.
- Мадам, мы в Париже, - сказала она таким тоном, каким обычно говорят люди, чья роль здесь заведомо ясна. Голос её был пискляв и гнусав, но Люсиль было не до этого.
- Спасибо.
Люсиль снова взглянула в зеркало и поправила причёску, пружиня ладонью кудри у плеч. Ну, по крайней мере, она не выглядит так же убого, как женщины времён войны. Она не исхудала, как скелет, но и не толста, как немецкие свиньи. У неё всё так же стройна талия, всё так же сохранились её пропорции, которые не назвать особо пышными, но они и не настолько худые, чтобы соответствовать нынешней моде. Её рост, конечно, намного ниже тех жирафих, которые подражают Грете Гарбо. Ну а сигареты она курит, как и положено по моде, в длинном мундштуке.
Люсиль взяла чемоданы, накинула на едкого цвета волосы палантин с египетским орнаментом, и вышла из купе.
На платформе, гладкой, холодной и мокрой от проливного дождя, серой массой, словно на картинках, где всё внимание было сосредоточенно на каком-то одном ярком человеке, а всё остальное было просто разукрашено серым, ходили люди под зонтами. Никто не обнимался, встретившись за долгое время, никто не целовал друг друга, собирая ледяные струи ноябрьского дождя с губ и щёк, никто не... Наверное, люди разучились чувствовать и радоваться, да и грустить, за бесконечные годы войны. Так тяжело жить в войне, когда не знаешь когда она закончится и закончится ли вообще. Хочется бросить всё и плакать. Не верится, что всё это происходит с тобой. Не верится до тех пор, пока не столкнешься здесь и сейчас с тем, что называется голод, холод и смерть.
Люсиль остановилась на подножке, вглядываясь в лица прохожих. В своём наряде из тёмно-синего сукна - пиджаке и пышной из-за укороченного, по моде, накрахмаленного кринолина, юбке-миди, она казалась совсем миниатюрной и абсолютно невинной, если бы не эти её рыжие волосы в диковинном, светло-коричневом, в золотой орнамент, платке.
Эти волосы придавали ей загадочности, потому что часто шли вразрез с её одеждой. Она предпочитала в одежде нечто элегантное, не выдающее её род деятельности. Но волосы были ненатурально оранжевыми, золотыми, медными! Так что, неудивительно, что люди догадывались. Да и поведение накладывало свой отпечаток на её общий образ. А, быть может, это ей так казалось...
Где же Жорж? Чёрт, если она выйдет из-под этого козырька, она промокнет до панталон! Жаль, что зонтик тоже пришлось отдать Кёльну, её шоферу. О! Вот же он - стоит через три вагона и озирается по сторонам. Господи, так ведь он даже её, Люсиль, не узнает! Ха-ха, надо его испугать. Пусть она будет единственной в этой толпе, кто может быть радостным сегодня. В день победы нашей!..
Люси легко спрыгнула с подножки и со всех сил побежала к нему, затем, скинув с рук все мешающие ей вещи, она запрыгнула к растерявшемуся высокому мужчине на шею, при этом крича "Муженё-ёк!". Все прохожие оборачивались, кто-то крутил у виска, кто-то улыбался, показывая на них пальцем, кто-то просто зыркнул, как на сумасшедших, и пошёл дальше. Ну и что?
- Господи, - Жорж отстранился и вгляделся в лицо сумасшедшей женщины, которая, впрочем, не требовала подобного рассмотрения. Единственная и неповторимая: - Люси! - Жорж поддерживал одной рукой свою чёрно-серую фетровую шляпу, уже изрядно промокшую, но всё ещё не потерявшую формы, а другой обнимал приятельницу за талию.
- Да? - самодовольно, как ни в чем не бывало спросила Люси между делом и, отстраняясь от него, на ходу поправляя палантин на голове. Конечно, зря, ведь уже ничто не спасёт её погибшую укладку. Люси принялась поднимать с пола разбросанные чемоданы и ставить их ближе к себе в более надлежащем виде.
- Ты сошла с ума! - засмеялся Жорж, наблюдая за ней. Она очень сильно изменилась. Раньше была такой нескладной, резкой, словно мальчишка-подросток, несмотря на обучение в академии балета, а сейчас каждое её движение было лёгким, словно шифоновый платок. И пахло от неё... Малиной! Как же он любит малину!
Люсиль поднялась, отряхнула одежду и снова встала, глядя Жоржу в лицо.
- Лувье, это ты просто наглец! - сказала она. - Даже не узнал меня, а ведь это оскорбляет моё достоинство.