- Я рада, что ты просишь именно это, - сказала она, улыбнувшись. Немец смутился, но, быстро придя в себя, протянул ей свою бледную массивную руку. В его голубых глазах с серыми прожилками, сливающимися с цветом его лица, мелькнула радость. Впервые за то время, как немцы проиграли войну.
- Я думал о нас и...
- И о своей семье. Не нужно лишних слов, Комендант. Пусть всё будет так, как должно.
- Так, как должно, уже не будет, - остановился немец и упрямо мотнул головой с коротко остриженными тёмными волосами. Теперь все его движения были вымуштрованными, как по команде дающеся выдрессированному льву. Исчез любой произвол, любая человечная плавность и индивидуальность - только безликая чёткость угловатых движений. Без лишних слов, без лишних движений, вот только без лишних чувств ему обойтись не удалось. Он пристально вглядывался в её изумрудные глаза, ища в них что-то важное, но Люси с такой же упрямостью прятала взгляд, найдя какую-то особенную привлекательность в носках своих ботинок. - Люси, ты слышишь меня? Не будет, - его тон стал командным. Быть может потому, что он уже привык так - годы оккупации французской деревни неподалеку отсюда, давали о себе знать. Если он не будет командовать, его никто не будет бояться, а, следовательно, и подчиняться ему никто не будет. - Ты можешь хоть раз в своей жизни посмотреть правде, правде в глаза? Не самообману. А правде.
Вот, он всегда так: отрезвляет её, приводит в чувства, говорит правду от которой, почему-то неизменно становилось легче, но нет. Правде смотреть в глаза она не могла. Но за то она посмотрела в его глаза, уже не в силах сдержать полившихся слёз. Он порывался её обнять. Она отпрянула. Не место нежностям.
Вытерев слёзы краем своей военной болотно-зелёной блузки, выглядывающей из-под манто, немного размазав чёрную едкую тушь, она сказала как ни в чём не бывало:
- Мы хотели пообедать, Комендант.
Немец лишь укоризненно дёрнулся, но взял себя в руки, тут же приняв обычное выражение лица, которое в жизни без войны обычным назвать было нельзя, повёл свою спутницу под руку в деревянное здание из прогнивших досок и с маленькими оконцами, над двойной голубой дверью которого виднелась прогнившая, некогда красивая табличка, где свежей красной краской было уже в сотый раз написано: "У фрау Мюррей".
***
- Ты уедешь в свой Париж и заживёшь там, как мечтала, - ему хотелось верить, тем более, что он всегда говорил правду. Говорить правду - это такая же его привычка, как и её - не говорить. - Помнишь, как только мы познакомились, ты рассказала мне о своей мечте? - внимательно глядя в глаза сидящей напротив Люсиль, сказал Комендант. Париж. Он всегда неизменно давал ей то, чего она ждала больше всего на свете. Туда звало её сердце. Только там она могла быть действительно счастлива. А может и несчастна... Смотря с какой стороны посмотреть.
Комендант заразительно жевал кусок телятины, не обращая никакого внимания на стоящее рядом, на деревянном столе, казалось, таком же прогнившем, как и стены заведения, пиво, так что даже Люси, которой и кусок в горло не лез, заказала у тучной немки в белоснежном фартуке и колпаке, поверх небесно-голубого платья, телятину и красное вино. А что будет с этой женщиной? Куда денется она? Сколько Люсиль её видит, лицо у неё всегда недовольное, сероватое, как у Коменданта и никогда она ничего лишнего не говорила. За столько лет жизни здесь Люси так и не поняла немцев, до сих пор относясь к ним с каким-то жизнерадостным любопытством. Комендант посмотрел на неё. Взгляд у него всегда бывал внимательным, будто ищущим что-то, что было важно, что нельзя было потерять - он бы себе не простил, если бы потерял, - но был ли он таким всегда или только когда он смотрел на Люси, она до сих пор не поняла. До сих пор не поняла...
- Я была тогда пьяная, - отмахнулась, почти засмеявшись, Люси, отдав тучной немке самодельное меню и полностью уделяя внимание немцу, сложив руки на столе. - И вполне могла соврать, - добавила она, смотря ему в глаза. Ещё со школьных лет она мастерски умела врать, а всё потому, что глаза у неё могли не выдавать эмоций. Значит, глаза врут. А если глаза - это зеркало души, значит, и душа её врет. Значит она вся пропитана ложью и всё, что ей остаётся - зарабатывать на жизнь, играя в покер, как шутил раньше её отец, ведь всё, что хорошо у неё получалось - это не выдавать эмоций.