- Эй, Люси, что ты творишь?! - воскликнул он, пытаясь его поймать, но платок уже ускользнул в Сену.
- Пусть! - легко выкрикнула девушка, расставив руки в стороны, словно обнимая небо. - Это в знак нашего пари! Пари Парижа!
Люси рассмеялась, а юноша улыбнулся её глупости, глядя как вбирает в себя прохладную воду её светло-жёлтый шифоновый шарфик. Он видел, что многие мужчины обращают на Люсиль внимание, идя по мощённой набережной. Но тут у него было явное преимущество - она шла с ним.
Париж, 1913 год,
Модный дом на Рю-Де-Ла-Пэ
- Господи, Этьенн, ну что это за шляпа, право слово! Какая-то нахлобучина! Всё должно быть в меру, понимаешь? Всё красивое - самое простое. А это - слишком заморочено, - Люсиль отчитывала модиста, неприязненно вертя в руках голубую шляпку с целым домом на средней длины полях. На самом деле, Этьенн был кем-то вроде её парня. Но она обращалась с ним просто отвратительно потому, что он жутко её бесил. Размазня и мямля. Но он прекрасно умел целоваться. И это компенсировало все его недостатки.
На сколько она могла судить. Конечно, академию она давно закончила. Точнее - её оттуда выгнали. Что ж, она сама виновата. Лувье оттуда ушёл, уехал в свой чёртов Лондон, в этот Итон или Йель... Или что-то такое. А она пустилась во все тяжкие, после его отъезда закрутила роман с Анатолем Боро, отвязным беспризорником, который держался в академии только благодаря связям отца-директора. То ли чтобы отвязать её от своего сына, достойного лучшего, то ли потому что курение - это непростительный порок для танцев, Люси Фужер отчислили.
Теперь она была дамой роскошной. Независимой и вольной. Целовалась с кем хотела, покупала, что хотела, пила, что хотела - словом, делала что хотела и ни с кем за это не объяснялась. Её вполне устраивал такой образ жизни, вот только чего-то не хватало и её мысли постоянно посещал один человек.
Модный дом, в котором она отчитывала Этьенна, был совсем не её собственностью. Она работала директором в универмаге. Бумаги, счета и персонал. Ничего интересного, кроме, конечно, денег. Которые она тратила на то, что хотела. Нет, её интересовали не деньги. А то, что можно было на них купить.
- Но это последний писк, мадемуазель! - возражал модист, но Люси была непреклонна.
- Этьенн, - серьёзно начала она, приставив палец к его рту в знак того, чтобы он заткнулся и отвернула голову, - не морочь мне голову. Я тебе говорю, скажи своему этому...
- Графу Леруа, - смиренно подсказал Этьенн, опустив голову.
- Ему, что это - просто ужасно и... - она не договорила, обернувшись на тех, кто входил в магазин. Этьенн тоже поднял на них голову.
В просторный светлый магазин вошли двое: высокий мужчина и женщина, держащая его под руку и с явным восхищением смотрящая на сопровождавшего её статного мужчину. Люси обернулась и от увиденного забыла отдать шляпку продавцу. Вместе с ней она подошла к новоприбывшим, настойчиво застучав каблучками по начищенному полу из шероховатой светлой плитки.
- Господи, какая встреча! Лувье! - она без спроса по-свойски взяла мужчину за руку, заставляя его наклониться к ней, и чмокнула его в щёку, морщась от колючей щетины. - Уж не думала, что встречу тебя когда.
- Рад тебя видеть, Люсиль, - улыбнулся он и голос его, вкупе с его поведением звучал так, словно он с ней и вовсе не расставался, а вернулся из другой комнаты. А впрочем, так и было. - Знакомься, это моя невеста - Мими Мот, - всё выглядело как-то комично. Пред Мими разыгрывался спектакль, предназначенный только для двоих, знавших историю друг друга, и потому бывшем ей непонятным. Она удивленно переводила взгляд своих прелестных карих глаз то на Лувье, то на Люсиль и не могла вставить ни слова, чтобы занять собственническую позицию, пологающуюся невесте. А всё дело в том, что её роли не было в этом спектакле. В этой комедии на двоих.
- Мими, какое чудное у вас имя! - Люси протянула свою маленькую ручку в просторную худую ладонь Мими, явно уже её возненавидевшей. Потом она, улыбаясь, посмотрела на Жоржа и понимающе добавила: - Я знала, что ты сдержишь своё честное слово.
Лувье согласно улыбнулся, как бы говоря: "я рад услужить", но не роняя своего достоинства. А внутри неё всё разрывалось на части. Да как он смел влюбиться в какую-то заскорузлую Мими? И если он сдержал своё слово, то она уже давно проиграла… Однако, не пойманный - не вор. Кто сказал, что она хоть когда-нибудь в этом, в своём проигрыше, признается? Никогда! Она даёт себе слово: никогда.