Упорхнула из-за стола. Небольшие шорохи в коридоре, напеваемая под нос французская песенка, щелчок закрываемой двери, звонкий шорох ключей в замочной скважине и всё - последний щёлк и Люси здесь больше нет, но кухня всё ещё хранила запах её малиновых духов и её желанного тела. В комнате ещё чувстовалось её присутствие, в его голове всё ещё раздавались её негромкие шаги и её голос, но её здесь больше не было и от сознания этого было мучительно больно. Казалось, что вместе с мадемуазель Фужер ушла целая Вселенная.
Лувье уронил голову на руки и закрыл глаза, казалось, больше не в силах их раскрыть. Он порывисто встал с места и прошёл в коридор. Взял с вешалки шляпу и тоже закрыл за собой дверь. Недопитые кружки с чаем так и остались стоять, уже не делясь своим паром...
***
Люсиль стояла на сцене, вся утопая в жёстких оборках своего нового красного наряда. У сцены стоял Максимилиан и что-то озабоченно говорил какому-то мужчине, судя по виду, не терпящему возмущений. Тот был невозмутим и красив. Особо красив.
Люсиль блаженно улыбалась, будто пребывая совсем в другом измерении. К ней мужчины не обращались и ей было особенно комфортно - ни с кем не контактировать в таком отвратительном наряде. Сзади Ула и Звёздочка о чём-то переговаривались. Нет, без Сабо они никак не могли.
- Люси, - Ула была не француженкой, так что постоянно ставила ударение на первый слог в её имени, да и не только в имени и не только в её, - я поверить не могу, что всё в жизни так случается. Сегодня ты - здесь, а завтра - на одной сцене с великими оперными певцами! Всё в одно мгновение и именно тебя... - потом она перевела тему и они снова заговорили со Звёздочкой. Люси всё улыбалась. Нет, девчонки ей не завидовали, просто не могли поверить.
Но улыбка спала с её губ после слов Улы - да, всё произошло хоть и слишком быстро, но не просто так. Совсем не просто так. Это не везение - это осознанное предательство. Ужасная мысль. Ужасная. И почему эта мысль о том, что она совершает предательство по отношению не только к Лувье, но и к своей любви к нему, пришла к ней только сейчас, а не когда она соглашалась на сделку с Демье?
Люсиль уставилась в пол, так что не сразу услышала то, как окликнул её красивый мужчина. Теперешний её импресарио.
- Мадам Люси, - обратился он к ней с великолепным знанием манер. Он подал ей руку, чтобы она спрыгнула со сцены. Она сделала это изящно, потому что балерина и потому, что делала это далеко не в первый раз, - позвольте вас на минутку. Ваш концерт мы назначили на... - уодя её подальше от людей он не договорил и оглянулся по сторонам. Девочки о чём-то болтали, уже совсем на неё не смотря, а, значит, уже не о ней; Максимилиан удалился куда-то; да и в темноте зала никого не было. На полпути красивый мужчина сменил тему: - и вы должны добыть хоть какие-то сведения о мсье Лувье. Иначе...
Он снова оглянулся исподлобья по сторонам, она взволнованно следила за его взглядом.
- Но я не хочу. Понимаете, мне не нужна такая слава путём...
- Мадам, - начал он, но она перебила, чтобы сменить тему:
- Мадемуазель, - взволнованно поправил его Люси, всё так же следя за изменениями его взгляда, которые происходили незаметно глазу. Её глазу. Помимо того, что её эмоции почти всегда сложно было прочитать по её лицу, она и сама не особенно могла читать чужие эмоции.
- Мадемуазель Фужер, - он сжал Люси руку, держа её под локоть, - уже очень поздно. Мы знаем о том, что вы во время войны жили на германской стороне и знаем чем вы там занимались.
Люсиль с ненавистью уставилась ему в глаза. И сощурилась, словно от ветра. Но глаза его были темны, как мрак - непроглядный, жестокий, циничный, расчётливый. Ей хотелось вырваться из его цепких рук, но она знала, что это не поможет. Хватит себе врать. Эти руки - холодные, тонкие, бледные - олицетворение ловушки, в которую она сама себя загнала. Всё, чего она заслуживает - это такие безразличные и жестокие руки. Такие руки, а не прохладные, добрые, трепетные, уважительные руки Коменданта. Такие руки, а не желанные, любимые руки Жоржа...
И, как обычно бывает, когда мы начинаем активно себя обвинять, на помощь Люси пришли спасительные мысли, призванные реанимировать её в её собственных глазах: "но если бы Лувье не пособничал войне, я не попала бы на немецкую сторону, в Нойвид, и сейчас меня нельзя было бы шантажировать", - подумала Люсиль и тут же осудила себя за такие кощунственные мысли.