- Сама бы не дала, - Вероник, от неумения ли отвечать на комплименты или от чрезмерной самодостаточности игнорируя благодарности, источаемые дочкой, как запах нарциссов, недовольно поднялась со стула, по-хозяйски ловким движением руки забрасывая себе на плечо висящее на спинке стула кухонное полотенце. Она подошла к плите, повернувшись к дочери спиной.
- Мама, ты ведь знаешь, что в Париже сейчас не лучшие времена. Я должна быть там одна. Без Доминики.
- Здесь тоже не лучшие, знаешь ли! Везде разруха и гибель, а эта Америка теперь - героиня! Присоединилась к победителям, так теперь ещё и заправляет деньгами! А ребёнку место с матерью. Если в войну ты работала, то сейчас ты чем собираешься заниматься? Зачем тебе ехать в этот чёртов Париж?
Мысленно Люси возразила этому обзывательству, обращённому к Парижу. Она хочет уехать туда, наверное, потому, что она, Люсиль Фужер, снова ждала от него невозможного. Снова надеялась на то, что он подарит ей то, что всегда дарил. Потому что не смогла выкинуть из сердца его же главную привязанность... Но, разумеется, ей всё равно надо уехать и замести следы - вдруг французы, захватившие Нойвид и убившие Коменданта станут её искать?
- Работать, - отмахнулась Люси. - Мама, перестань. Я говорю, что сейчас мне опасно брать с собой Доминику. Ты должна меня понять.
- Понять? Но ведь я не знаю даже чем ты занималась, - хорошо хоть, что мать не сделала акцент на произнесённом Люси слове "должна". Француженки не любят это слово. Они ведь никому ничего не должны. Оно вызывает в них желание уехать, уйти, убежать, сделать всё наоборот, но точно не так, как от них требуют.
- Я работала на заводе.
- И всё у тебя хорошо сейчас?
- Всё хорошо, - Люси кивнула, не чувствуя подвоха. Пожалуй, эта её манера не выдавать своих истинных эмоций сыграла на пользу.
- А волосы зачем покрасила? - Вероник пыталась докопаться до истины и сделать это ненавязчиво, но у Люси на всё были ответы. За годы, которые были проведены в метаниях и в военном немецком городке она научилась быть весьма находчивой.
- Волосы покрасила потому, что в Гааге искали одну воровку, а она была жутко на меня похожа. Мне ещё не хватало срока ни за что.
- Но так красятся только... проститутки! - впрочем, Вероник не особо было свойственно ходить окольными путями. Она всё говорила прямо, строго и быстро всматривалась в истину. Скорее интуитивно, чем из-за изучения психологии. Вероник, на самом деле, всю жизнь недоставало образования. Возможность и право на которое у неё всё время отбирала жизнь. Только сейчас она научилась понимать, что это, должно быть, к лучшему, потому что его отсутствие помогло ей остаться той, какой она и была двадцать лет, сорок лет и пятьдесят лет назад. Постоянство в её жизни привносило в неё гармонию даже в военные годы, слава Богу. Потому Фужеры особо и не поддались общей панике. Даже при оккупации.
- Мама! - Люси соскочила из-за стола и быстро схватила со спинки хлипкого деревянного стула свою белую шаль. К родителям она оделась так скромно, что с рыжими волосами её легко можно было даже не заметить. - Прекрати!
- Ах, это твоё неумение слышать правду! И, самое главное, её признавать!
- Мой поверенный из Франции исправно присылал вам деньги каждый месяц. Я приехала и пробыла здесь целую неделю. А ты говоришь мне, что я - плохая мать!
- Я этого не говорила!
- Но ты на это намекала, а говорила - в тысячу раз хуже! А мои деньги, которые я заработала честным трудом ты называешь деньгами проститутки!
- Но ты ведь не сказала почему передавала деньги через поверенного!
- Мама! - казалось, Люси была действительно возмущена тем, что её назвали проституткой. Она не любила это слово и никогда себя им не называла даже в мыслях. Потому что оно было для её совести и какой-то внутренней морали запретным, ужасным, унизительным. Так что, в какой-то мере, она была по-настоящему возмущена, так как себя таковой не считала.
- Что?! Ты что, была в Италии?