Мои глаза расширяются от ужаса.
— Что? — спрашивает он и следует за моим взглядом до большого ковра.
Его смех эхом отражается от стен гостиной, заставляя меня перевести взгляд на него.
— Это искусственный мех, Квинн. Не надо так ужасаться.
— Хорошо, это хорошо. Я… на секунду усомнилась в тебе. Мне нравится камин. Детали просто невероятные, — протянув руку, я провела пальцами по гладкому дереву.
Портал камина сделан из необработанного дерева, которое было отшлифовано, поэтому оно гладкое с блестящим прозрачным покрытием, он великолепен.
— Спасибо, я сделал его прошлым летом.
Его слова заставили меня замереть. Он сделал это сам? Я знала, что он занимается деревообработкой, но не предполагала…
― Не выгляди такой шокированной, Квинни.
То, что Паркер использует мое прозвище, заставляет меня повернуться к нему лицом.
— Квинн. Просто Квинн, — я оглядываюсь на фотографию в рамке, которая стоит на камине. Это фотография Паркера и его родителей на выпускном, — как твои родители?
— Хорошо. Мама большую часть дня проводит в доме престарелых, она работает там волонтером несколько дней в неделю, иногда по выходным, это помогает ей чувствовать себя занятой. Когда она не работает волонтером, то вяжет. Будь осторожна, если встретишь ее на улице, она наденет на тебя рождественский свитер быстрее, чем ты успеешь моргнуть.
— О, Боже, — стону я, расширяя глаза, — скажи мне, что ты шутишь.
— И шарф в тон.
Я дрожу от ужаса. Нет, ни в коем случае. Есть много вещей, которые я сделаю для людей, которых люблю, но я провожу черту на рождественских свитерах с такими же шарфами.
Я решительно качаю головой, делаю еще один глоток гоголь-моголя и понимаю… не зря этот гоголь-моголь знаменит, и не только из-за своего вкуса. Он крепкий, такой напиток, который подкрадывается незаметно.
Голова становится легкой, в ней легкий туман, я поворачиваюсь и ставлю почти пустой бокал на журнальный столик.
— Я и забыла, насколько это сильная штука. Давай займемся чем-нибудь, пока я не стала совсем бесполезной, — говорю я.
Паркер подходит к прозрачным контейнерам с красными и зелеными крышками, аккуратно сложенным в углу гостиной. Я совершенно не обращаю внимания на то, как двигаются напряженные мышцы его предплечий, когда он берет их, несет к кофейному столику и с грохотом ставит.
— Мама прислала несколько коробок, полных всякой всячины, которую она хотела мне подарить, это первый год, когда у меня будет елка.
— Правда? Ты практически эльф Бадди, а елку ставишь впервые? — недоверчиво говорю я. Я в шоке от того, что у него никогда не было елки, несмотря на то, как он любит праздники. Не удивлюсь, если у него где-то запрятан костюм Санты, который только и ждет, чтобы его надели.
Осторожно распаковывая коробку с украшениями, он пожимает плечами.
— Ну, я много работаю и обычно провожу праздники у них дома, поэтому на елку сил обычно не хватало. Из-за своего графика я не успевал принять участие в стольких мероприятиях, как хотел бы.
Он протягивает мне коробку с разноцветными рождественскими гирляндами.
— Поэтому в этом году я с нетерпением жду, когда смогу взять тебя с собой на все эти мероприятия, это будет весело, Квинни. Как рождественская версия пыток, — когда его улыбка расширяется в ответ на мое раздражение, мне хочется смахнуть ее с его лица, если бы только он не был так чертовски красив.
— Ты получаешь от этого слишком много удовольствия. Это садизм, доктор Грант, — говорю я в ответ.
— Нет, не любить Рождество и быть Гринчем, но не такой зеленой - это садизм. А моя работа — вернуть тебя на правильную сторону, — он поворачивается ко мне спиной и помогает мне развесить гирлянды по веткам, обматывая их вокруг елки, пока я молча помогаю ему.
— Ну, я же здесь, не так ли? — я дразняще толкаю его плечом. Когда гирлянды на елке развешены, он отходит в сторону и любуется нашей работой. Как бы мне ни хотелось ныть, что я подвергаюсь рождественским пыткам… что-то подсказывает мне, что это лучше, чем альтернатива — сидеть дома с мамой или таскаться по городу с поручениями.
Я могу это сделать. Если это поможет мне выбраться из дома, из-под маминого влияния и избавиться от сцены в зеленых колготках, это того стоит.
Бонус — время, проведенное с Паркером.
Вместе мы распаковываем все прозрачные контейнеры, раскладываем коробки с гирляндами и различными украшениями, а затем начинаем вешать их на елку. Паркер не раз наполняет наши бокалы, а когда он спотыкается о лишний комплект запутанных лампочек, едва избежав падения в кучу на полу, я так смеюсь, что сама чуть не падаю на пол.
При этом на заднем плане звучит песня Мэрайи Кэри, что делает ситуацию еще более забавной.
— Кто бы мог подумать, что рождественские гирлянды могут быть опасны, — задыхаюсь я, все еще смеясь. Слезы все еще текут по моим щекам, пока я пытаюсь взять себя в руки, — прости, я сейчас перестану, я остановлюсь.
Доктор «Рождественское веселье» не так уж и весел, когда я смеюсь над ним. Он стоит рядом с диваном, скрестив руки на груди, и пытается сдержать свой собственный смех.
Он выглядит сексуальнее, чем когда-либо, чего я не должна замечать, но я заметила. Не то, чтобы у меня есть какой-то выбор в этом вопросе, но только не в случае с Паркером. Он оказывает на меня такое влияние, независимо от того, хочу я реагировать или нет.
Он делает шаг вперед, возвышаясь надо мной, его глаза темнеют, и уже не в первый раз за сегодняшний день я думаю…
Я в полной заднице, когда дело касается этого человека.
Глава 3
— Кто-нибудь говорил тебе, что из-за твоего рта у тебя будут неприятности, Квинн? — шепчет он хрипло, мучительно низко, держа мой подбородок между пальцами. Его взгляд так напряжен, что я чувствую его повсюду, в тех местах, где не должна, хотя, я всегда ощущаю это в его присутствии.
И я определенно не должна сжимать бедра в ответ на его прикосновения, или на то, как его хриплый голос, кажется, скользит по моему телу и без усилий овладевает мной.
Черт, соберись, Квинн.
С каких это пор ты выбрасываешь в окно свои моральные принципы и здравый смысл только потому, что мужчина проявляет к тебе внимание?
Наверное, потому что к тебе очень давно не прикасался мужчина, — откликается мое влагалище.
Зефир срывается с лежанки, отталкивая меня от Паркера. Мои руки летят к его рубашке, вцепляясь в мягкую ткань, чтобы удержаться в вертикальном положении.
— Уф, — бормочу я, застигнутая врасплох внезапным нападением.
— Зефир! — кричит Паркер, убирая руки с моего подбородка и обхватывая меня сзади своими сильными руками, чтобы поддержать, — эта чертова собака. Извини, у него избыток энергии.
Паркер делает шаг назад, убирая руки с моей спины, и это ничуть не гасит жар, разгорающийся внутри меня.
Я возбуждена, и гоголь-моголь делает меня храброй.
Какая комбинация.
— Все в порядке, серьезно. Я люблю милого Зефирку, — бормочу я, наклоняясь, чтобы погладить его мягкую шерсть.
Хорошо, что Зефир прерывает нас, потому что бог знает, что могло бы случиться. Что могло бы произойти, если бы мы стояли там хоть на секунду дольше.
Мы продолжаем украшать елку, Паркер на своей стороне, а я на своей, между нами повисает густое напряжение, но я отгоняю его, предпочитая просмотреть последнюю коробку с украшениями на журнальном столике.
— Боже мой! — я смеюсь, беря в руки украшение с фотографией, на которой мы втроем. Я зажата между Оуэном и Паркером. Все мы с ног до головы покрыты снегом и похожи на мокрых щенков, — ты помнишь это?
Повернувшись к Паркеру, я протягиваю ему квадратное украшение.
Выражение его лица смягчается, и он подходит ближе, беря его из моих рук.
— Господи, я тогда был чертовым ботаником. Посмотри на эти очки, — говорит он, проводя большим пальцем по старой фотографии.
— Слушай, я думаю у нас у всех были свои особенности тогда. Мы были детьми, пытались найти свое место в мире.
Он кивает.
— Я помню все, как будто это было вчера. Ты следовала за нами повсюду, как маленькая тень. Куда бы мы ни пошли, там была ты.
— Эй, я ничего не могла поделать с тем, что вы, ребята, были единственным вариантом, с кем я могла дружить.