Гораздо важнее, что я обещал тебе полную свободу от него.
Пользуйся.
И да, я очень хочу вечерами жарить вместе с тобой картошку и мясо, пить так любимое тобой пиво, а потом наряжать тебя в какое-нибудь откровенное платье, а еще лучше белье, и брать тебя в любом удобном закоулке нашего дома. Терпеть твои истерики (которые, я знаю, ты умеешь закатывать), убирать осколки битой посуды. И мириться на фоне разгромленного жилища. Ты такая – яркая, страстная, чувствующая. Ты просто живая. И именно такой ты мне и нужна.
Люблю!!!»
Мне казалось, что я смогла убить в себе ту яркую толику чувств к Новицкому, которая жила во мне. Я почти была в этом уверена, не смотря на дополнительные два сердечка, бьющиеся внутри. Я надеялась, что смогу справится со своими чувствами, а просто рассказать Виту, при возможности, обо всем, происходящем с моим телом. Наивная… Именно такой я и была, как выяснилось после прочтения его письма.
Эти дополнительные листы в конверте, я обнаружила уже возле своего дома. Когда смогла успокоиться от обнаруженной отказной, когда смогла заставить взять себя в руки и выехать на шумный проспект, когда смогла себя заставить спрятать слезы и более-менее сносно пообщаться с представителем ГАИ, тормознувшим мою машину «для проверки документов». Сложнее всего было объяснить ему красные глаза и прерывистое дыхание. Лишь округлившийся живот и тест на алкоголь угомонили столь пристанное внимание молодого человека в форме. Правда, надо отдать должное его напарнице – та, словно почуяв что-то неладное у меня, как у женщины, настойчиво предлагала сопровождение. Но я, каким-то чудом, сумела отбиться. Мне очень хотелось побыть в одиночестве, чтобы понять мотивы поступка Новицкого.
И он объяснил если не все, то очень многое, так будоражившее меня.
И вот теперь я рыдала над письмом Новицкого. Даже не пыталась сдерживать тот ком, который внутри меня ворочался и точечно бил по самым больным местам. Он просто жил своей отдельной жизнью, вновь и вновь напоминая о том, что он и есть часть моего внутреннего «я». Вскрывал запрятанные куда-то глубоко воспоминания и эмоции, взрывал ярким фейерверком желания, вытягивал наружу закопанные раны – именно так призывал к жизни: ослепительно, мгновенно, чувственно, убедительно. И я вряд ли бы смогла самостоятельно сейчас отказаться от того, что оживало внутри меня. Да, впрочем, и не хотела.
Я поверила!
Поверила тому, что прочла. Его письмо словно перевернуло весь мой мир, взорвало все то, что было до НЕГО!!! И выдвинуло на первый план единственное чувство – ОН!!! И неважно каким это образом ощущалось. Единственно, что было важно – ОН!!!
Да, где-то глубоко в памяти выстреливали воспоминания о нас. То как он играется с Сашкой, как любит меня, как общается с Марковым. И да… этот чертов разговор все не давал о себе забыть. Но… Я могла бы сейчас отключиться от всего происходящего, как делала в последние годы, стараясь избежать разговоров о личном. Но… впервые мне этого не хотелось.
Я искренне желала сейчас услышать подтверждение всему тому, что прочла в письме Новицкого. И лишь ради этого, я с большим трудом смогла успокоить собственное дыхание, и утерев слезы, выехать туда, где мы с ним жили.
Я так и не поняла, откуда взялись силы, чтобы вновь управлять автомобилем. То что куда-то еду, лишь смутно догадывалась и ощущала по мелькающим уличным фонарям и редким машинам, обгонявшим и иногда сигналящим. Полностью осознала произошедшее уже находясь в бывшем дворе. Осознала и испугалась – шок не самое лучшее состояние для того, чтобы садиться за руль. Прав был Влад в своей просьбе, а я глупа, нарушая данное ему обещание. Но сделанного не воротишь, и теперь нужно было двигаться дальше. Туда, где меня ждала полная неизвестность, но куда с каким-то остервенением гнали страх и жажда жизни. И ощущая этот странный безумный коктейль я разглядывала окна своей бывшей квартиры. Темные.
- Волков боятся… - недовольно буркнула сама себе, поднимаясь по лестнице.
Боялась ли я в тот момент? Безумно. Но, единственное, что по-настоящему пугало – это то, что я не найду там того, ради которого так нелепо и глупо рисковала собой и детьми. Страх не обнаружить Новицкого перевешивал какие-либо доводы трезвого разума, которые могли дать возможность спокойно все обдумать, проанализировать… И подпитывался этот нелепый страх темными окнами. Абсолютно черными провалами на серой фоне каменной стены. И, неизвестно каким образом, мне удавалось не скатиться в истерику, пока я поднималась в квартиру.
Впрочем, темный холл тоже не был приветлив: легкая пыль, еле ощутимый запах Вита и полное отсутствие его вещей, немытая чашка от кофе и картонная коробка, стоявшая посередине прихожей с надписью «Юля». Все. Именно эта самая коробка стала спусковым крючком для моих расшатанных нервов – я просто стекла по стенке рядом, обхватила одной рукой колени, а вторую сжала в кулак и прикрыла ей рот. И именно в этот кулак я взвыла раненной белугой, понимая, что собственными амбициями, обиженным самолюбием, не совсем адекватным поведением разрушила то счастье, которое окружило именно в те моменты, когда Новицкий был рядом.