Первое, что увидели все — пропал постоянный защитный купол над Трийпурой.
— Дайте обзор! — велел заместитель Аури, заводя виман в ангар.
Сзади в них едва не впечатался Шива.
— Посторонись!
Перед ними на голограмме развернулось сказочное зрелище. Лотос Трийпуры распускался — разваливались в стороны его заградительные лепестки, между каждым рядом которых темнел водный канал и метались судна извергов, теряя управление. Страшное землетрясение губило непокорный остров. Всё, всё будто в каком-то древнем, почти совсем уж позабытом мифе…
Со стороны побережья к базе извилисто скользил по песку энергонаг. Голова, которая прежде управлялась программой асуров, теперь безжизненно тащилась на его хвосте, постукивая челюстью по кочкам. Теперь, когда программу патрулирования отключили, он убрал защитное поле и обрел возможность передвигаться посуху. Рядом с ним дружно порхали завывающие аглаофоны.
Изображение показало и святая святых тонущего острова — площадку с «Тандавой», до которой в суматохе уже никто не успевал добраться: кругом бурлила вода, гасло освещение и рушились постройки, что еще днем поражали взор стальной неприступностью.
— Йама! — ворвался в коммуникатор голос Камы. — В лаборатории выходит из анабиоза второй чер Майи! Он уже погиб на Трийпуре, наверно?
— Спроси у медиков, — ответил Йама. — Наверное, погиб.
— Здесь жутко трясет, Йама!
— Надо полагать! — тот, довольный, погладил своих собачек и поднял верх вимана.
Тут Шива хлопнул себя ладонью по лбу:
— Агни! — опомнился он. — Агни, где вы там? Савитри?..
Оба молчали.
«Planescape: Torment»
Мы вынырнули почти у самого берега и стянули маски, а я скинул в воду пудовый акселератор.
— Что-то не так, — настороженно прошептала Савитри.
Я и сам кожей чувствовал, что здесь что-то не так. Вокруг сгущалась непонятная сизая мгла, в которой я видел только свою спутницу — Савитри стояла на расстоянии вытянутой руки. Попробовал наладить связь с базой, и опять-таки тщетно.
— И они нас не ищут… — с досадой бросил я.
— Тише! — испуганно вскрикнула док.
Глухо растекались наши голоса в этом фиолетовом тумане, словно под стеклянным куполом. И не успели еще сомкнуться губы Савитри, как тело ее содрогнулось. Здесь был кто-то третий, но он оставался невидим. Док сжала кулаки и закричала:
— Скорее, скорее говори с ними, я не удержу его долго!
Ее шатало и корчило. Она с кем-то боролась, не физически боролась, ментально.
Я лихорадочно отстучал по сенсорам код вызова и услышал голоса. Наша база!
— Это Агни. Начинайте!
— Да!
Радостный вскрик Тэи я услышал в полете: меня отшвырнуло навзничь в воду. Я тут же вскочил, однако связь снова пропала. Земля заходила ходуном под ногами, застонала, завыла. Взметнулась смерчем сизая мгла.
— Савитри! Бежим!
Я рванулся к подруге, но ужасом окатило меня при виде нее. Разум еще не осознал, что слышит ее беззвучный смертный вопль. Изо рта Савитри выплеснулся темно-красный фонтанчик, и время для меня умерло. Взгляд, опускаясь, застыл на окровавленном острие гарпуна, высунувшемся из солнечного сплетения девушки — это я видел в своих недавних бредовых кошмарах и гнал из памяти. Миг — и тело ее с перебитым позвоночником обмякло. Труп сломанной куклой повалился вперед, залитое кровью лицо ткнулось мне в грудь. Я, кажется, заорал, в голове метнулись два запредельных символа — «база» и «реинкарнаторы», но подхватить мертвую Савитри не успел.
В горло врезалось что-то ледяное и острое, сдавило так, что под его натиском стала лопаться кожа. Боли не было. Не было и страха. Мне стало все равно, что случится дальше, я не хотел даже увидеть того, кто убил мою подругу и сейчас зарежет меня.
— Нравится тебе мой локал внутри вашего, ангел Безымянный? — и, вторя шипению за плечом, лезвие то сильнее вжималось в мое тело, то начинало стесывать кожу с поверхности, вызывая дрожь во всех нервных окончаниях, но по-прежнему — не боль. — Ловко, не правда ли? Ну так давай, проводник! Давай, веди меня через лабиринты ваших тайных грез, веди, и покончим с этим. Выигрывая у меня бой за боем, вы проиграли сражение, ангел. Ты ведь теперь догадываешься, что вы проиграли? Мы с тобой уже соорудили главную петлю, и тебе остается лишь признать свое поражение, покаяться и покорно выполнить предначертанное. То есть сделать то, что уже и так сделано. Как бы ты ни размахивал своими ободранными крыльями, Безымянный, тебе не разорвать эту петлю без моего на то согласия. Остался последний шажок, — в голосе послышались издевательские интонации, — маленький, совсем ничтожный шажок для Трансцендентного Тараки — и огромный шаг для Безымянного ангела. Огромный! Но последний. Веди!
Коротким и сильным движением он полоснул меня поперек горла. Сердце тяжко ухнуло во всем теле, в каждом сосуде, теряющем кровь. Я чувствовал, как холодеют руки и ноги. Я слышал, как совершает полный оборот внутри меня жизнь, выплескиваясь наружу бурными потоками. Шагнул — ноги подвернулись. Упал в воду возле неподвижной Савитри и в сизой мгле различил, как расплываются и перемешиваются в воде пятна нашей крови. Ватное равнодушие снова овладело мной, я просто наблюдал за собственной смертью и за тем, как прорастает из моего сознания сущность ади, как моя личность трансформируется во внетелесном проявлении, становясь сурой…
— Веди, проводник, дорогу знаю я, но провести нас по ней сможешь только ты. Ничего больше тебе не остается, я не выпущу тебя и эту женщину из своего локала, но если выброшу вас отсюда в таком виде, вам несдобровать. Что будет в этом мире с твоим и ее обнаженным сознанием, ты знаешь. Это хуже, чем попасть под поезд. Вперед!
Последний удар сердца, безумная, разрывающая душу тоска, такая знакомая и всегда одинаково ужасная, к ней не привыкнешь. Это последняя судорога инстинкта самосохранения, и с ним ничего не поделать. События этого воплощения пронеслись вмиг и растаяли в темноте перед невидящими глазами. Соленая вода хлынула в рот и ноздри, я успел только сжать мертвую руку Савитри — и стал наконец свободен. «Веди его! — в момент перехода шепнул ее голос. — Я знаю, что делать!»
Тоски больше не было, она осталась там, в вывернутом агонией теле, верная подруга смерти. Я взглянул напоследок на покинутые нами аватары, увидел и клубящийся фиолетово-черным силуэт Стяжателя. Озлобленный задор вдруг захлестнул меня:
— Я проведу, но и ты ответь мне.
— Спрашивай.
— Приятно чувствовать, как тебя размазывает по рельсам, изверг?
Он утробно зарычал и выдернул у себя из-за спины Савитри, по рукам и ногам скованную его паутиной:
— Если ты свернешь не туда или хотя бы обернешься, Безымянный, я отшвырну заложницу в сторону с нашего пути, и ты уже никогда не отыщешь ее в переплетении времен и вероятностей. А в чистом виде вашим сознаниям там долго не протянуть. Надеюсь, это не вылетит из твоей худой памяти, старик?
И мы поплелись ко входу в черный коридор, которым заканчивался мглистый локал Стяжателя, но войти туда я не смог. Постоял у бездонного зева и, не оборачиваясь, сказал:
— Мне нужен посох — открывать пути и зажигать маяки.
— Так делай, — ответил Тарака.
И снова человеческая злость охватила меня. Я процедил сквозь зубы:
— Как?! Если ты создал это свое… кривое пространство с его кривыми, как всё и всегда у тебя, законами. Как я создам здесь что-то действующее, изверг?
— У меня есть имя. В отличие от тебя.
— Сочувствую тебе, изверг. Имя для асуры что хвост для лисы — так и норовит застрять в капкане.
— Я отменю часть локала в переходе. Делай, что нужно, и веди.
— Пусть скажет девушка.
— Я жива, ади, я тут, — откликнулась Савитри, едва только он ей позволил. — Делай, как он говорит.
Стяжатель отступил вместе с заложницей, укрываясь под защитой своей мглы, и не зря он это сделал: я всерьез подумывал о том, чтобы дать знак Савитри, развернуться и сжечь его на месте. Асура предугадал мои замыслы. Пространство тут же впилось в меня, и ничего не оставалось, как преобразить его, продлив темпоральный коридор. Я растянул перед собой космическую струну и вообразил на ее месте посох. Набалдашником загорелся на нем изумрудный шарик маяка. Он начал разрастаться, алый поясок охватил его по экватору, и я сбросил его на ступени, ведущие в тоннель. Шар поплавком взмыл под своды потолка. Зеленое сияние усмирило ярость чуждого мне мира, алый луч указал направление. Но это лишь зыбкая гать в болоте, куда тащил нас разъяренный неудачами Стяжатель.