Воспоминания о том, что было после того, как Дарси закричала от боли, оказались прерывистыми – он помнил взмах ножа, помнил свою уверенность в том, что Джулс хочет вонзить лезвие в грудь Дарси. Он бросился вперед, подставляя себя под удар, а потом помнил уже то, как отталкивает Дарси подальше от безумца. Дальше – пустота, а затем он припомнил, как перед ним возникло ее лицо и она умоляла его не умирать. Тогда он понял, что все кончено. Дарси была вся в крови, но страх в ее глазах был вызван не близостью Джулса. Нет, она боялась за него. А за этим страхом он разглядел такую любовь, которая оказалась способной даже уменьшить его боль. Он пытался сказать ей, что любит ее, но слова – вместе с сознанием – ускользнули от него.
– С тобой все в порядке? – услышал он тихий голос Натана.
– Что случилось с Джулсом? – спросил Эйден у брата. – Он мертв?
– Именно так. Насколько я понимаю, ты не помнишь, что свернул ему шею.
– Нет, – признался Террел. А потом сделал еще одно признание: – Но мне бы хотелось помнить это. Чтобы получить удовлетворение.
Натан медленно кивнул:
– Чарлстаунские констебли будут задавать тебе множество вопросов обо всей этой истории, Эйден. Дарси, я и Мейзи уже имели с ними беседы и поведали им все, что нам известно. Они терпеливо ждут, пока ты придешь в сознание, и как только мы сообщим им, что тебе стало лучше, они тут же явятся сюда со своими перьями, чернилами и бумагой.
Этого следовало ожидать.
– Мне стоит умолчать о чем-то, когда я буду разговаривать с ними?
– Ты должен рассказать им только правду о том, как Джулс явился в квартиру Дарси, а потом оказался мертвым на полу.
– Думаю, это будет совсем нетрудно.
– Ты должен сам решить, стоит ли поведать им об очевидном участии Бланш в убийстве твоего отца, доктора Леклера и его жены. Дарси обсуждала это со мной, поскольку ты не мог принять участия в этом разговоре, и пришла к выводу, что не будет упоминать при констеблях имя Бланш. Она подумала, что лучше тебе принять решение на этот счет.
Ах да, Бланш... Джулс утверждал, что первые убийства были совершены по ее плану. Так насколько же безумным был Джулс? Что в его словах правда, а что – нет? И вообще, важно ли это сейчас?
– Хочешь – верь, хочешь – нет, Натан, но я плевать хотел на Бланш.
Побарабанив пальцами по подлокотнику, Чендлер спросил:
– А ты не боишься, что Бланш сама придет за тобой, чтобы попытаться все-таки получить в свое распоряжение имущество твоего отца?
– Моим отцом был Эдвард Чендлер, – заметил Эйден, глядя прямо в глаза Натану. – Моим и твоим. Да, я получил в наследство имущество Фредерика Террела, но думаю, настала пора во всем как следует разобраться. Что касается Бланш... Дадим ей попробовать убить меня, если она хочет это сделать. Если не хочет, то мне на нее плевать, как я уже говорил. Я не стану будить спящую собаку. Я устал от смертей и необходимости вершить правосудие. Я хочу поехать домой и забыть обо всем этом.
Наступило долгое молчание. Наконец Натан нарушил его:
– Так, может, настало время тебе извиниться передо мной за то, что ты испортил мне медовый месяц?
Эйден смутился из-за того, что был настолько эгоистичен, что думал лишь о своих проблемах.
– Прости меня, Натан, – искренне извинился он. – Тебе пришлось сойти с корабля?
– До этого дело не дошло, – ответил Натан. – Мейзи решила до отъезда отнести Дарси кусочек свадебного торта. К счастью, мы зашли вскоре после того, как ты убил Джулса. Дарси была очень слаба, но, едва не теряя сознание, пыталась сделать все возможное, чтобы спасти тебя. Она очень смелая и отважная женщина.
Услышав знакомые нотки в голосе брата, Эйден улыбнулся:
– Тебе не стоит читать проповедь, Натан. На сей раз я пою в твоем хоре.
Фыркнув, Чендлер встал с кресла.
– Ну и денек сегодня будет! – заметил он.
– Ты сообщишь Дарси, что я пришел в себя? – спросил Эйден, увидев, что брат направляется к двери. – Мне надо кое-что сказать ей.
Положив руку на ручку двери, Натан обернулся:
– Могу я заключить, что твоими первыми словами будет предложение узаконить вашу любовь?
– Ты считаешь, что я должен начать с этого, да? Натан усмехнулся:
– Я приведу к тебе Дарси. – Он вышел из комнаты, но перед тем, как закрыть за собой дверь, еще раз посмотрел на брата. – И вот что, Эйден... Попытайся хоть немного сдержать себя... физически и не переусердствовать кое в чем. На тебе больше швов, чем на стеганом одеяле.
Эйден улыбнулся.
– Я постараюсь, – пообещал он.
– Я позабочусь о том, чтобы вам не помешали. – Натан рассмеялся и закрыл за собой дверь.
Как только замок защелкнулся, Эйден попытался оценить свои силы и понять, насколько он свободен в движениях. Его мышцы затекли от неподвижности, но они быстро вспомнят, как надо себя вести, так что недалек тот час, когда он почувствует себя самим собой. Правда, бок болел, но если ему вздумается, по любезному совету Чендлера, заняться любовью... Отбросив одеяло, он осторожно спустил ноги на пол. Давно пора вернуться к своим обязанностям любовника Дарси. А для этого ему надо избавиться от дурацкой ночной сорочки и совершить быстрое утреннее омовение.
Дарси заставила себя остановиться в коридоре и сделать глубокий вдох. Поправив руку, висящую на косынке, она быстро разгладила юбки и облизнула губы. Но никакими силами она не смогла бы умерить биение своего сердца и быстрый ток крови, кипевшей в ее жилах. Ей просто придется потерпеть до тех пор, пока она не скажет того, что должна сказать. Словно и не обдумывала эти слова последние шесть дней, Дарси быстро припомнила содержание своей речи. Она скажет Эйдену, что любит его – разумеется, не сердцем, а умом – логично и рационально. Никаких трагических зала-мываний рук. Никаких заверений в вечной преданности. Лишь простое «Я тебя люблю». И она твердо даст ему понять, что не ждет подобного признания в ответ.
А когда с этим будет покончено, она спокойно скажет ему, что готова стать его официальной любовницей. Если он захочет, она поедет с ним на Сент-Киттс. Если он пожелает, чтобы она осталась его любовницей в Чарлстауне, она согласится. А когда он от нее устанет, тогда она будет думать, как ей провести остаток жизни. А если вдруг Эйден скажет, что со смертью Джулса их отношения закончились, она без возражений примет и это его решение. И не будет плакать, во всяком случае, перед ним. Они с Эйденом всегда были честны друг с другом, и это был единственный способ пересечь перекресток, на котором они оба оказались.
Вздернув подбородок, Дарси заставила себя уверенно улыбнуться, нажала на ручку двери и смело вошла в его комнату. Но вся ее решимость вмиг исчезла, как только она увидела Эйдена, сидевшего, опершись спиной на подушки. Посмотрев на нее, Террел улыбнулся, и она осознала, что им не нужны слова. По одному его взгляду можно было догадаться, что он просто пожирает ее глазами и никак не может вдоволь наглядеться. Дарси не знала, куда они пойдут дальше, но поняла, что им по пути. Если бы не все эти повязки и швы, она бы бросилась к нему и крепко его обняла. Чувствуя, что сердце ее вот-вот выскочит из груди, она дрожащими руками закрыла дверь.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Дарси, приближаясь к нему грациозной и летящей – как ей казалось – походкой.
– Раны побаливают и тянут, но я жив и твердо намереваюсь быстро поправиться. – Уголки его рта дрогнули. – А как вы себя чувствуете, мисс О'Киф?
Вот, значит, как? Мисс О'Киф? Дарси улыбнулась. Эйден слишком хорошо знает ее, понимает, что она старается соблюсти приличия, а потому нарочно поддразнивает ее. Что ж, ей нравились подобные состязания с Террелом. Они всегда увлекали Дарси и всегда хорошо кончались.
– Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что твои раны тянут, – промолвила девушка, расправляя его простыню и одеяло. – Доктор сказал мне, что на руке останутся шрамы, но я уже могу почти свободно пользоваться ею. Натан сообщил, что с тобой захотят поговорить констебли?