— Когда я брал тебя к себе на диплом, никак не думал, что мне придется краснеть перед аттестационной комиссией!
Эх, как зубы заломило. Только с дипломом мне еще проблем не хватало.
— Что случилось? — спросила с тихим, обреченным вздохом.
— Когда нужно было все сдать в деканат?
— До двадцать первого.
— Сегодня какое?
— Двадцать девятое.
— Меня сегодня вызывали к ректору и полоскали. Меня! За неисполнительность! Не хватало мне только позора на старости лет! — у него даже щека задергалась. — Потому что из всего потока тупорезов только Осипова решила, что правила пишутся для кого-то другого, но никак не для нее! Все всё сдали! А у тебя ни рецензии, ни сопроводительных документов. Голый диплом. И при этом ты клятвенно заверяла, что все сделаешь.
— Я сделала, — попыталась говорить спокойно, но голос дрожал так, будто я собиралась разреветься.
Очень хотелось. От злости. От обиды. От того, что чертовски устала от всего этого дерьма с подставами.
— Серьезно? Сделала? — он продолжал лютовать. — Я тридцать лет в университете работаю и ни разу меня не отчитывали как бестолкового пацана! Ни разу не краснел! Потому что всегда работал на совесть! А из-за тебя, Осипова, попал в такое положение, что теперь стыдно смотреть коллегам в глаза!
— Простите, — выдавила из себя и тяжело опустилась на ближайший стул, — я вас подвела.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Да.
— То есть ты признаешься, что наплевала на все? На мою репутацию. На диплом. Вообще на все?
— Нет, Борис Тимофеевич, — устало покачала головой, — я все сделала. Сдала в деканат все документы еще восемнадцатого. Там и рецензия была, и сопроводительное письмо, и все остальное.
— Да ты что? И куда же, интересно, все оно делось?
— Понятия не имею. Наверное, их забрал тот же человек, который когда-то подменил мою курсовую. И теперь все эти документы покоятся в каком-нибудь мусорном ведре. А может, смыты в унитаз. Я не знаю.
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— Я не знаю, как еще об этом говорить, — сжала пальцами переносицу и зажмурилась.
Крепко-крепко, пытаясь погасить звон, который нарастал в ушах. И если со звоном худо-бедно, но удалось справиться, то вот против боли, которая лениво растекалась в груди, я оказалась бессильна. Ощущение такое, будто с размаху сбили с ног и сверху кирпичами завалили.
Зачем он так? Ну, поспорил, ну были у нас конфронтации. Но зачем так-то вредить? С дипломом. Это же не игры! Это жизнь! Будущее!
А ответ на самой поверхности. До отвратительности простой и безжалостный.
Мерзу плевать. И на мое будущее, и на все мои проблемы. Просто плевать. Я для него игрушка. Или нет. Не так. Я для него досадное недоразумение, которому можно вредить, которое он ни во что ни ставит, хоть и потрахивает периодически.
Что я там бредила насчет того, что влюбилась в него? Глупости. Это не любовь. Когда в деле замешана страсть, очень легко спутать любовь с чем-то гадким, черным, разъедающим изнутри. Теперь я знаю, это ненависть, чистой воды.
От философских изысканий меня отвлек Борис Тимофеевич, который все так же стоял и смотрел на меня, как на таракана.
— То есть тебя подставили, Осипова?
— Да.
— И ты можешь назвать имя?
Я покачала головой:
— У меня нет никаких доказательств. Никто мне не поверит. — Он продолжал стоять и давить меня своей яростью. — Да и смысла искать виноватых уже нет. Я так понимаю, на защиту меня не выпустили?
Белов только крякнул с досадой и отошёл к своему столу. Бумаги раздраженно с места на место переложил, ручку с треском в подставку воткнул и сел.
— Выпустили, — наконец, произнес Борис Тимофеевич глухим голосом.
Я подняла на него недоумевающий взгляд.
— Потому что я за тебя поручился.
— Зачем вы это сделали?
Он снова молчал, долго, несколько минут, словно размышляя, стоит ли вообще разговаривать с нерадивой дипломницей.
— Затем, что ты не похожа на человека, которому плевать. И не спустила бы псу под хвост все наши труды из-за банального распиздяйства. А еще я знаю, что группа тебе досталась хреновая. Все в курсе, что там сборище приматов. Поэтому тебе и пошли навстречу. Ну еще и потому что я в ногах ползал и упрашивал их, — последнюю фразу он выплюнул, давясь отвращением. — Одни проблемы от тебя, Осипова.
— Я знаю, — плечи у меня совсем поникли.
Даже новость о том, что гроза миновала и я все-таки защищаюсь, не смогла поднять настроение.
— Предупреждаю сразу. На защите к тебе будет повышенное внимание. Готовься к тому, что вопросов будет много. И не дай бог ты поведешь себя неадекватно. Обещаю, я сам, первый тебе влеплю неуд.
— Я все поняла. Все сделаю. Спасибо.
Благодарила я его искренне, от души. Ведь если бы не это заступничество, не видать мне защиты, как собственных ушей. Повезло с руководителем. Эх, как повезло.
— Можешь идти, — Белов меня отпустил, и я, поблагодарив его еще раз, юркнула за дверь.
Мерз снова просчитался. Я выплыла. С трудом, с чужой помощью, но выплыла.
Радоваться бы надо, но внутри так тошно, что хоть вешайся.
Едва я вышла на крыльцо, как сердце за мгновение разогналось до сотни ударов в секунду. Неподалеку стоял Меранов с тремя незнакомыми парнями и о чем-то оживленно беседовал. Весь такой бодрый, веселый, довольный, что меня просто перетряхнуло и вывернуло наизнанку. Ему весело, а у меня чуть жизнь снова под откос не улетела.
Наверное, надо было уйти. Просто отвернуться, гордо вскинуть подбородок и пройти мимо, словно не вижу него, словно его не существует. Но вместо этого ноги несут вперед, прямо к нему. Мерз не замечает меня вплоть до того самого момента, как я оказываюсь рядом с ним. Обрывает разговор на полуслове и смотрит удивленно.
— Пойдем-ка, поговорим, — цежу, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в него зубами.
— Поговорим? — в ненавистном голосе такое удивление, что меня просто передергивает.
— Да-да, поговорим. Представляешь, Меранов, люди иногда говорят.
А не только трахаются словно безмозглые кролики.
— Извините, я его украду, — с натянутой улыбкой обращаюсь к притихшим парням и, бесцеремонно схватив его под локоть, тащу в сторону.
Ладони горят от того, что прикасаюсь к нему. И это бесит. Меня чертовски бесит своя реакция на этого мерзавца. Что я в нем нашла? Качественный вынос мозга? Или, может, унижений захотелось? Понравилось, когда лицом в грязь макают и ноги вытирают? Я не понимаю. Неужели все только вокруг одного места крутится? Так вон любого на улице хватай и у каждого хрен в штанах найдется, только прыгай, да за шары крепче держись. Почему именно Мерз? Почему, куда бы я ни дернулась, всюду он? Со мной точно что-то не то. Мозги рядом с ним не работают, отключаются сразу, как только кровь ниже пояса уходит. Озабоченная. Какая-то доступная. Без грамма самоуважения. Противно от самой себя.
— Куда ты меня тащишь? — он уперся, едва мы с ним завернули за угол.
— Разговор серьезный есть, — собираюсь силами и поворачиваюсь к нему. Главное — не начать орать, как конченая истеричка.
— Ну так говори, — смотрит на меня по-волчьи исподлобья, — у меня времени мало.
Конечно же! Конечно! У него нет времени на всякую херню в моем лице.
— Тебе не кажется, что это уже перебор?
— Конкретнее, — лениво отзывается на мой выпад, — с чем именно я перебрал?
— Со своими подставами!
Вместо ответа поднимает темную бровь.
— Ладно, черт с ней с курсовой — ее можно было переписать, а зачет пересдать. Но диплом… — у меня голос сорвался. — Меранов! Диплом — это серьезно!
— Я в курсе.
— Раз в курсе, то какого черта творишь?!
— Я ничего не творю, — равнодушно пожимает плечами.
С ним разговаривать — все равно что общаться с ледяным обломком. Ему просто все равно. Ни единой эмоции в глазах. Разве что раздражение от того, что его Величество потревожили из-за пустяков.
— Да? А кто же, интересно, выкрал все сопроводительные бумаги?