- Если Вы все же надумаете, то я буду служить Вам верой и правдой! Я никогда не хотел становиться чьим-то слугой… И при жизни хватило, знаете ли… Но… для Вас согласен! Вспомните обо мне, если вдруг надумаете завести домашнего призрака. Я знаю, многие некроманты пользуются услугами с того света.
- Я подумаю! – ответила я.
А потом быстро произнесла слова развеивания.
- Я буду надеяться! – услышала я слова и быстро отворила калитку, буквально выбегая с кладбища.
- Ну как все прошло? – глаза Анхеля горели лихорадочным огнем.
- А что Вы видели? – спросила я, по опыту зная, что мертвый мир тот еще шутник. Иногда такие иллюзии показывает случайным прохожим.
- Ничего! – ответила тихо Хосефа.
- Вот именно, что ничего! – добавила Натали Фидальго, - три часа пустое кладбище.
- Ты как калитку закрыла, так сразу пропала! – подтвердила Хосефа, глядя на калитку из железных прутьев, завитых в символический узор.
Я проследила за ее взглядом. Калитка, как калитка! Она не скрывала совершенно ничего!
- Вот ты стоишь, а вот тебя нет! Знаешь, как жутко! – подытожил Анхель. – Если все, возвращаемся?
- Да! – выдохнула я, бросая прощальный взгляд на кладбище у реки.
Первое из семи.
В течении недели я пропадала на кладбищах. Мои дни стали похожи один на другой: утро, дворец, новый Дом, кладбище, снова дворец. Кристаллы с «признаниями» усопших я передавала лично Риаре.
Вот только от этих самых «показаний с того света», что с каждым разом становились все страшнее, меня не просто мутило. Выворачивало наизнанку. Меня – почти тридцать лет проработавшую патологоанатомом и больше семи некромантом!
По вечерам я возвращалась в монастырь и шла в детскую. Лишь рядом с Костиком и Брайаном, что наперебой хвастались своими успехами учебы в монастыре, на душе становилось легче и как-то светлее. Анхель, естественно с моего согласи, я записал мальчиков временно на начальную ступень обучения.
Мальчишки были в восторге. Я же более спокойна.
Выслушав, рассказанные взахлеб истории проведенного дня, мы шли ужинать. Где уже более взрослые «мальчики» наперебой рассказывали мне, как провели день. И если Анхель с Далласом чаще всего сопровождали меня, то Мануэлю, Луишу и Отавиу нашли занятия в монастыре. Первые помогали на кухне, а последнего взял под свое крыло вернувшийся Жуакин Наварро. Наг возвратился в монастырский лазарет вместе с «невестой».
Анхель выделил им небольшой, отдельно стоящий домик.
Для Энн Буханан даже работа нашлась по специальности. Принц дроу с облегчением скинул на хрупкие женские плечи всю монастырскую бухгалтерию. Только нагиня под тяжестью возложенной миссии не прогнулась. Чувствуя себя как рыба в воде, она уже через день начала строить весь «педсостав» монастыря.
Так что ужин проходил под рассказы о проведенном дне. От отчетов своих наложников я сбегала к Эвансу. Вот тут уже изливала душу я. Рассказывая неподвижному силуэту за стеклом обо всех перипетиях дня.
Как же мне не хватало в тот момент твердого мужского плеча.
В моменты, когда становилось просто невыносимо смотреть на неподвижную фигуру за стеклом, я в отчаянии била это проклятое стекло. Но оно, защищенное заклинанием прочности не поддавалось. И я проклиная все на свете, рыдала в голос
В такие моменты тут же утаскивал Даллас, неизменно шепча что-то нежное и успокаивающее.
И тогда, меня накрывала черная ненависть.
Почему? Почему жизнь так не справедлива!?
Почему тот, кого я люблю лежит вон там. Скованный проклятьем и потерявший дракона. А этот – живой и здоровый, сидит рядом со мной и смеет распускать руки! Почему?
Из моих уст на голову бедного оборотня лилось столько проклятий и обвинений!
Я от всей души пыталась задеть мужчину побольнее. Сделать так, чтобы кому-то было хуже, чем мне.
Ненавидела себя за это. Но остановиться не могла.
Даллас в такие моменты не отвечал. Я ясно чувствовала, что мои ядовитые иглы попадают в цель. Но… мужчина лишь крепче сжимал челюсть и сильнее притягивал меня к себе. Зарывшись носом в мои волосы, он ждал пока я выдохнусь и прекращу вырываться.
И лишь когда силы меня покидали, а на место бушующей ненависти приходило раскаяние, он гладил меня по волосам и обязательно тихо спрашивал:
- Ну зачем ты так? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
От этого вопроса, произнесенного тихим спокойным голосом, совсем почти без обиды, но с неимоверной горечью, я чувствовала себя последней сволочью.
- Прости! Прости меня, пожалуйста, если сможешь!
Просить было выше стыдно и потому голос не слушался. Срывался на шепот. Но оборотень слышал и лишь сильней прижимал к себе.