У него слова застряли в горле. Разъяренный сеттер. Нет. Уже и не сеттер вовсе – бультерьер. Я и без него чудненько осознавала, что мыслишка-то абсолютно безумная, но можно подумать, у меня был другой выход.
– Прошу вас, покиньте мой кабинет. Немедленно! Да, если у вас нет денег на оплату этого идиотского пари, я лично возмещу вам эту сумму в обмен на заявление об уходе, – кипятился он, не применяя, однако, рукоприкладства.
– Андрей Николаевич…
– Выйдите вон! Немедленно!
– Андрей Николаевич…
– Не заставляйте меня делать то, о чем мне потом придется пожалеть, – он даже привстал, и я быстренько оглядела его стол.
Так: лампа, компьютер, подставка для карандашей. Нет ничего такого, от чего нельзя было бы увернуться.
– Ну послушайте, – я все еще пыталась воззвать к его разуму, логике и бумажнику.
– Либо вы уходите, либо я сейчас вас вытолкаю взашей!
Я поняла, что он не преувеличивает, и, поскольку мне не улыбалось подраться со своим все еще шефом, я, повернувшись, поплелась к выходу. Сапер ошибается только однажды. Сегодня был не мой день.
Я взялась за ручку, повернула ее – и тут, неожиданно, на помощь снова пришел Карнеги. Наивный, добрый американский Карнеги. Сейчас уж и не вспомню точно, но у него это звучало примерно так: «Люди любят чувствовать себя добрыми и милосердными. Подарите им эту возможность, и вы сможете получить невероятный результат». Короче, если не выходит по-другому, давите изо всех сил на жалость! Пробуй, Лариска! Помирать – так с музыкой! Я ехидненько усмехнулась про себя и громко разрыдалась вслух. Вот уж такого поворота Андрей Николаевич от меня не ждал. Усевшись на пол возле двери, я заливалась слезами и захлебывалась рыданиями, вытирая нос рукавом. Этот жест был с ювелирной точностью содран у моего братца – последняя и классически удачная попытка выбивания у меня денег.
– Вот все вы так!.. Жестокие! Вы не понимаете, не можете и не хотите понять, – я всхлипывала, но старалась произносить слова четко и внятно, дабы донести основную идею до слушателя, – я невзрачная, бестолковая, неудачливая и бесполезная. Ну и что! Я это и без вас знаю. Только зачем все, абсолютно все вокруг надо мной смеются, унижают и издеваются? Кто дал вам на это право? Пусть у меня внешность не яркая и умишком я не удалась, зато, может, у меня душа добрая и светлая!.. (Любопытно, надо будет спросить у братца, сам ли он выдумал реплики или откуда-то позаимствовал.)
Андрей хлопал ошалевшими глазами и уже не грозился вытолкать меня взашей. По-моему, новый поворот фабулы был гораздо удачнее предыдущего. Я продолжала:
– Я знаю, они специально вынудили меня поспорить, потому что знали, что такая скромная и ранимая девушка, как я, ни на что и надеяться-то не может. Все просчитали, вот вы даже имени моего запомнить не можете – все Верочка да Верочка. Я для вас ничто, пустое место, ноль без палочки.
И теперь, когда я проиграю, вот уж они все вдоволь нарадуются!.. Конечно, у них и ноги длинные, и глаза большие, а у меня ничего, ничегошеньки такого нет. Я как утенок гадкий, а кругом все эти отвратительные утки и индюшки! – и так далее, в том же духе. Я плакала и хлюпала все сильнее и сильнее и так разыгралась, что мне даже стало самой себя жаль, и от этого сцена выглядела еще более убедительной. Такая милая, слабая и всеми обиженная Я и большой, сильный и великодушный Он. Нормальный мужчина в подобной ситуации просто был бы вынужден меня пожалеть. А тем паче Андрей. Знаете, сеттеры всегда защищают слабых, больных и ненормальных.
– Перестаньте, ну перестаньте же, – он суетился возле меня со стаканом воды, весь красный от волнения. Но мне ни в коем разе нельзя было переставать. Полпути было уже пройдено, а передо мной маячила цель в виде чудесных зеленых купюр. Представив, как я буду перебирать сотенные, я зарыдала с новой силой.
– Вот вы меня гоните, кричите и ругаетесь, грозитесь вовсю, а, думаете, мне легко было вас, такого красивого и недоступного, о таком просить? Да я весь день сегодня проплакала в туалете (немного приврать не мешает). Но я же тоже человек, и у меня есть тоже какое-никакое чувство собственного достоинства. Не нужны мне ваши пять тысяч, мне нужно, чтобы все вокруг наконец-то оценили меня и поняли, и вообще…
Ох, как я выкладывалась, просто вспотела от напряжения, и когда искоса взглянула на взволнованного Андрея, то еще раз убедилась в том, что «кто хочет, тот добьется». Он растерянно стоял надо мной, в руках у него был графин воды, а в его синих глазах – море сострадания. Начинался долгожданный прилив милосердия.