- Вас мог кто-нибудь увидеть? - спросил я. - Кай, к примеру?
- Кай?
- Ее сын. В тот вечер он приходил к матери.
- Личная жизнь Александры меня никогда не интересовала. К сожалению. Но тогда там никого не было. - Клеменс задумался. - Александра должна была тогда еще с кем-то встречаться. Она сказала мне об этом, когда мы прощались.
- С кем? С Дюра?
- Понятия не имею. Я никогда не спрашивал ее о делах.
19
Через каждые полчаса Алеша выдавливал из пестрых пластмассовых формочек кусочки льда в виде груш и клубничин и делал из них холодный компресс; еще он обертывал вокруг моих икр мокрые полотенца, как будто у меня жар. Он переместил меня, словно старенького дедушку, вместе с кушеткой на балкон, где уже твердо обосновалась сушилка для белья. Его зеленые плавки висели среди левкоев.
Я чувствовал слабость. От переохлаждения у меня начинали болеть уши, но я прикладывал к голове пузыри со льдом, из упрямства и чувства долга, и уговаривал себя, что к завтрашнему утру все будет хорошо и я возобновлю работу. Ева прислала мне цветы. Лилии, как на похоронах.
Ко мне на балкон прилетел из кухни новый запах и поплыл наверх, к старику Хофману. Я узнал этот запах и вспомнил Москву, кухню в панельном доме, Алешину бабушку в фартуке. Широко расставив для устойчивости свои распухшие в суставах ноги, она размашистыми движениями мешала ложкой в огромной алюминиевой кастрюле, которая из-за бугристого дна пошатывалась на газовой горелке. В ней кипели гречка, жир и что-то еще. Варилась каша. Они едят ее на завтрак. Теперь Алеша стряпал эту кашу в моей дорогостоящей кастрюле из качественной стали, с толстым дном, в которой я иногда готовлю макароны. Я терпеть не могу эту бурую массу, на поверхности которой непременно плавают желтые круги жира. А вот Алеша вырос на гречке. Каша полезная, говорила его бабушка. А если ты болеешь, тебе следует обертывать икры. Потом полотенца сохнут на балконе. Алеша сунул мне в рот ложку с кашей. Я получал уход.
Ко мне на балкон пришла Беа - выкурить сигаретку, передать приветы от моих сотрудников и пожелания скорейшего выздоровления от клиентов. Она подвинула стул, села, закинула ногу на ногу и посмотрела на меня. Посещение больного, акт милосердия.
- Глаз уже стал намного лучше, - заявила она.
Алеша принес кашу и снова пропал. Я положил ноги на перила и пересказал наш разговор с Клеменсом Зандером.
- Мне показалось, что он не врал, - добавил я. - Ему некуда деваться, он приперт сейчас к стенке.
- Я не очень в этом уверена, - возразила Беа. Пепел упал с кончика сигареты прямо в кашу, которую поставил перед ней Алеша, и бесследно утонул. - Ты вспомни, ведь убийца ее любил. Иначе он бы не положил ей под голову подушку. Помнишь? Ведь Клеменс был сильно увлечен Александрой. Не нужно упускать это из вида. Возможно, он просто предпочел умолчать о жестокой развязке.
- Тогда любовники должны были о чем-то поспорить. Вот только о чем? Да еще после такого кайфа?
- А что там с Евой?
- Точно. Ведь она еще не уехала из редакции. Впрочем, Клеменс ведь упомянул, что она торопилась домой, не хотела пропустить свой любимый сериал. Как знакомо, у мамы тоже всегда так. Новый сериал заслоняет всю остальную жизнь. - Я разглядывал свои пальцы ног, наблюдал, как они сгибались и обхватывали край перил. - Но что если Ева, совершая свой привычный обход, заглянула в их кабинет? - спросил я. - Обсуждение было долгим, возможно, она уже поняла, что все равно не успеет на сериал. И тогда, как утверждала Клаудия, она решила пройтись по редакции… Настроение у нее было не из лучших. Вероятно, положение у журнала довольно плохое. Александра - злая конкурентка. Но разве этот мотив можно считать достаточным? И стала бы Ева после такого свирепого акта подкладывать подушку? Не уверен….
- Кай бы так сделал. Он положил бы голову матери на подушку.
- Ах, Кай. В сущности, он совсем безобидный мальчишка.
Мы с Беатой поглядели друг на друга в полной растерянности.
20
После травмы я впервые появился в салоне. Все кинулись меня обнимать, но делали это осторожно, словно я мог хрустнуть и рассыпаться в их руках. С затаенным любопытством разглядывали мое лицо, словно необычный, причудливый рельеф.
- Все в порядке, - говорил я. - Повреждение не такое страшное, как кажется.
Руки, которые я пожимал, не решались ответить настоящим, мужским рукопожатием. Мои служащие даже хотели тут же выпроводить меня из салона домой, в постель, где я неподвижно пролежал несколько дней под присмотром Алеши.
- Не беспокойтесь, - заверял я. - Все нормально. Жить буду.
Ведь я был не болен, лишь разукрашен гематомой, в которой Деннис углядел сходство с бодипейнтингом, а Керстин с оранжево-синими красками нашей настенной росписи. Я игнорировал их насмешки. У меня чесались руки - я соскучился по работе. Отек уменьшился, сотрясение мозга наполовину прошло, каша съедена. А свою врачиху я попросил с этого дня снова быть лишь учительницей русского языка.
- Самое тяжелое уже позади, - сказал я. - Слава богу. - Последние слова я произнес на двух языках - немецком и русском.
Мое рабочее время было расписано на месяц вперед, в почте накопилась куча открыток: приветы из Лос-Анджелеса, Сиднея и Штральзунда, написанные корявым почерком и почти все квазианонимные просто из-за неразборчивости подписи. Вскоре отпускники начнут один за другим возвращаться в Мюнхен с рассказами о лесных пожарах и их тушении. А я в это самое время не сходя с места получил массу собственных впечатлений - сначала убийство Александры, потом покушение на мою жизнь. Вокруг меня сплошь подозрительные люди. Господа Дюра и Зандер, дамы Шварц и Крамер-Пех вешаются мне на шею, как назойливые родственники, и преподносят свои истории.
Беа обняла меня за плечи.
- Друг мой, не пора ли тебе отдохнуть?
- Зачем? - возразил я. Меня дожидалась двенадцатичасовая клиентка, Каролина, студентка. На ощупь ее волосы были здоровыми, только чуточку сухими. Она злоупотребляла гелем и фиксатором. Как Фабрис Дюра, «чувак с косметикой» - с ним я до сих пор не мог разобраться. Непонятный тип. Я не мог поместить его в ту или другую ячейку. Вчера вечером мы с Беатой предположили - а что если француз подкупал вовсе не Александру, а Еву Шварц собственной персоной? Все-таки в тот раз на вернисаже они открыто флиртовали. С другой стороны, насколько высокой должна быть сумма, чтобы подмазать главную редакторшу, которая разъезжает на фирменном автомобиле и получает свою долю прибыли от продажи журнала? «Эй вы, сыщики-любители, хватит дурью маяться», - сказал нам Алеша.
Салон наполняли горячий воздух и громкая музыка. Зубцы расчески застревали в густой темно-русой гриве Каролины. Великолепные волосы. Они должны стать гладкими, будто выглаженными утюгом. Стрижка симметричная, японская. Я зачесал их кверху от поперечного теменного пробора и начал делать сзади градуировку.
- Я попробую тебе сделать что-нибудь новое, о'кей? - предложил я.
Беа работала по другую сторону длинного зеркала. Я видел лишь голые ступни ее клиентки: безупречные пальчики, красивый подъем, ухоженные пятки, лак на ногтях сочетается по цвету с кожей ремешков на сандалиях. Ноги Александры выглядели совсем иначе!
Беа разговаривала, понизив голос. «Коварный удар», «новолуние». Пальчики в сандалиях беспокойно шевелились. Когда же, наконец, Беа перестанет анализировать мое падение?.. «Ночь несчастий», «загадочные обстоятельства»… Я сделал музыку громче, хотя это были латиноамериканские ритмы, которые меня нервируют. Их ставит обычно Деннис. Каролина вопросительно взглянула на меня. Проклятая головная боль!