Я эту картинку перед глазами вижу, а они про волю божью… Ладно. Но лезть в воду от грозы, чтобы получить эти десятки киловольт — я не буду. Или, наоборот, как древние монголы после нескольких таких эпизодов, вообще прекратить купаться…
Да, я вырос под громоотводами. Да, наши хрущобы… они конечно…, но грозовая защита там была. Куда лучше, чем в американских или европейских «благополучных районах», застроенных прелестными частными домиками. В которых вышибает всю электронику в каждую сильную грозу. А для меня молния — не опасность. Острое ощущение, но — не страх. Где-то рядом должен быть громоотвод, в него и вдарит — это в меня вбито всем моим советским детством.
А для них, для туземцев, это атмосферное явление — явление промысел божий. Воля, план, замысел… Карательный. Всемогущего, всевышнего… И если сильно просить, умолять, то бог свой план изменит. И их, грешников, не убьёт. Просить, молится, поклоны бить, свечки ставить, в колокола звонить, на коленях ползать…. А не плясать от радости, распевая песни и выкрикивая уж не помню какие, но явно не покаянные, слова небу в лицо. Им это… страшно. Бесовщина. В моём лице. А они и так уже испуганные. Как бы совсем не перепугать.
Дождь пошёл — огрехи вылезли. И где шиндель неправильно уложили, и что фронтоны не зашили. И что дверей нет, а в проёмы водяную пыль ветром несёт. Кое-что стали сразу доделывать. Тут Хотен со своими с луга прибежал. Мокрые, холодные. Но последний стог завершили — сено мокнуть на лугу не оставили. Молодцы! Бегом в поварню переодеваться. И — по кружечке.
Унялся ветер, дождь поутих, крупные капли барабанят по крыше. Как-то рекламируемая звукоизоляция шинделя несколько… преувеличена. Под такой звук хорошо спиться. «Песня падающей воды». На смену фиолетовому мраку грозового фронта пришёл серый сумрак обложного дождя.
Пока чего-то доделывали, пока перетаскивали барахло на сухое — стемнело уже по настоящему. Коней завели, обтёрли насухо. По-новому, уже в полутьме накрытых сараев, прикинули раскладку. Кому где ложиться.
– Ваня… Ой. Господине. Ты, это… когда… ну… молнии-то вокруг… ты это с самим богом разговаривал? Да? А чего криком? Говорят же: господь и тихую молитву слышит.
– Нет, с господом побеседовать мне пока ещё время не пришло.
– А с кем?
– Любава, ну ты сама подумай, ну кому там быть?
Пауза непонимания, глубокое размышление с наморщенным от напряжения лобиком. Потом — кулаки ко рту, глаза — по кулаку.
– Ой. Богородица. И платочком своим… Ей махал.
И… бегом через двор. По лужам, под дождём, на поварню, к бабам. И там сразу — шу-шу-шу. И покрывая быстрый женский шёпот — чей-то мужской голос. Полный радости и облегчения от прояснения ситуации:
– Дык вона чего! А мы-то… А оно-то… Вот бабы-дуры, по-придумают глупость всякую…
Собрались, наконец, за общим столом, отметили установку крыш. Бражки у нас ещё есть. У всех налито? — «Ну, чтобы не съезжала». Уходит напряжение последних дней. Напряжение мышечное, напряжение душевное. По телу — тепло. Покой. На душе — аналогично. Люди выглядят спокойно, доброжелательно, мило. «Ну, чтобы елось, и пилось, и хотелось, и моглось». Народ оживает, начинает смеяться над разными эпизодами. Раньше по этим мелким событиям — зубами скрипели, а теперь — смешно. «Ну, за удачу. И чтоб нам за неё ничего не было». Нормально, разговорились. Перекрёстные диалоги за столом пошли. Диагональные беседы. Закуска на столе есть, закусывают нормально — есть надежда — не попадают. И не подерутся.
Я, чтобы обществу не мешать, и не повторять «Чёрного ворона» — быстренько убрался на боковую. В вещевой склад. Шумные у меня мужики — даже спят громко. Лучше я как-то отдельно. И заснул. Нормально. Крепко. Но — ненадолго.
После моего ухода торжественный ужин быстро перешёл в народное гулянье. Наконец, Домна всех разогнала. Мужиков — в свой сарай, бабы на поварне собрались лечь. Но… алкоголь провоцирует население на приключения, похождения и развлечения. После уборки Домна аккуратненько выставила обеих своих соседок на улицу, а Хохряковича зазвала. Хорошо, что Любаву она уложила, и та уже видела десятый сон. Бабы не стали мыкаться под дождём. Идти ко мне в сарай? «Ванька страшный и ужасный»…. Отправились в казарму к мужикам. Обе, естественно, к своим «под бочек».
Но не тут-то было. Народ-то ещё не угомонился. Хотен уже по пятому или десятому разу расписывал сценку на полянке, которая стоила ему завтрака. Светана начала, было, по прежним своим привычкам, отругиваться да отбрёхиваться. Зря. Открывать рот в присутствии поддатых, вятших и гонористых… Мужчины — как дети. Любознательны. Особенно выпивши и в компании.