Интересно, а ведь, кажется, я нашёл ещё одно решение. Я же мучился, что не могу стать нормальным лидером, потому, что не могу объяснить людям свою главную цель — «смерть курной избе». Снижаем уровень абстракции, смотрим подцель. Например: построить боярскую вотчину. Это им понятно, но не сильно их греет. Однако, в рамках такого целеуказания у нормального туземца можно сформировать его собственную, понятную и приятную для него цель. Причину следования за мной, основание для подчинения. Вот это самое триединство. «И люди к тебе потянутся». Проверяем:
– Слышь, Чимахай. А тебе это как? Поработаешь на меня, получаешь избу-корову-бабу. Ещё чего для жизни надо. Мне от этого польза — я вотчинку подымаю, мне крестьяне нужны. Бить-резать-мордовать — только себе в убыток. Будешь крестьянствовать. Вроде — и тебе славно. Что скажешь?
– Обманешь.
– Ты себе-то не ври. Я обмануть не могу — на мне дар богородицы. Меня от всякой лжи наизнанку выворачивает. А более всего слышна ложь, которая не в ухо летит, а которая с языка скользит. Мне соврать — день у поганого ведра на карачках простоять.
– Всё равно. Постоишь, проблюёшся и обманешь.
– Та-ак. Слушай, а ты сам чего испугался? Не хочешь — не говори. Мне не говори — себе объясни. Тебя аж корёжит всего. Что «нет», когда я по глазам вижу. Чего тебе не так?
– Я… ммм… эта… Да ну, мать твою! Что пристал как репей! Всё в душу лезешь! Ну на: не хочу крестьянствовать! Вот! Ни холопом, ни вольным смердом. Не хочу землю пахать! Съел?!
Во дела. Опять облом. Сейчас и этот в истерику впадёт. Топоров у него в руках вроде не видать. Но всё равно — а не многовато ли на сегодняшнюю ночь мужских истерик? «Муж горниста» заистерил — на шашку мою налетел. Ивашка от моего выговора до сих пор бабёнку на столе трахает. А я ж к нему чисто литературно.
Вот был случай — пришлось как-то сидеть в приёмной, в те поры — ещё товарища, Черномырдина. Ещё в Тюмени. И слушать как будущий премьер и кладезь выражений новой России выговаривал одному из своих подчинённых. По часам засекал: 25 минут выговора и за всё это время только два литературных слова: «в» и «на». То-то ему потом, когда по телевизору уже стали показывать, приходилось на каждом слове останавливаться и внутренний переводчик запускать. С языка газовиков и нефтяников на язык Пушкина и Толстого.
А тут и без «слов от Черномырдина» — сплошная «килевая качка» нижестоящего. Или правильнее — подлежащего?
Третьим истериком за сегодня был «горнист», которому, как оказалось, ну просто горит жениться на бабёнке общего пользования. Поскольку она — одна-единственная в жизни виденная «беленькая и молоденькая». Бывает. Но почему обязательно с плачем и слезами?
Теперь вот ещё один: дышит — будто марафон сбегал. Ну, он где-то прав. Отказаться от крестьянского труда в «Святой Руси» — всё равно, что на общем собрании работников городской управы сообщить, что будешь голосовать против Путина. Не поймут-с. И очень обидятся. «Все — туда, а ты — обратно? Мы тут, все как один, в этом во всём, а ты хочешь чистеньким?».
И церковь, и власти, и община дружно внушают: крестьянский труд — почётен. Он — основа жизни, основа «Святой Руси». Что есть истина. Как всегда, из истины делается вполне ложный вывод. Вывод такой: «все — в борозду».
" — Все — в сад!
– Вы там будете петь?
– Нет, это вы там будете слушать!»
Слушать как пахарь «орёт пашеньку»? «Ор» — будет. А вот «дело делать» у «всех» — не получится. Крестьянский труд, как и всякое профессиональное занятие, требует навыков, специальных знаний, специфического склада ума. Просто соответствующих физических кондиций. Не у всех получается.
Один из советских крестьянских писателей, вспоминая своё босоногое детство, пишет о приятеле-сверстнике. Когда тому надоедало водить коня по пашне он, тайком от отца, развязывал упряжь. И земледелец, бросив пахоту, отправлялся искать кого-нибудь из соседей, которые смогли бы заново запрячь коня. Поскольку сам — не умел.
Ещё раз: крестьянин не умеет запрячь коня в плуг. Это уровень профессиональных навыков данного конкретного российского крестьянина. Ну и много он наработает?
Мне, к примеру, что с плугом по полю ходить, что тряпки от кутюрье показывать… Не, с кутюрье проще. Не костюмчик, так хоть кукиш покажу правильно. А землю мучить по своей неумелости… Мне жалко.
– Ты чего завёлся? Я тоже… крестьянствовать не собираюсь.
– Ты?! Да не об тебе речь! Ты, боярыч, кочка на ровном месте! А меня знаешь, как батя ругал? Я неделями сесть не мог. Он-то как закричит: «Мы — пахари! С дедов-прадедов! Один ты — подкидыш!». И — чем ни попадя. Ухо чуть не оторвал напрочь… Я тогда богу молился, чтоб он нас от этих всех нив… Хорошо, пророчица пришла и весь увела в лес. Пахота кончилась. И батя с мамкой… — тоже. Вроде, и сбылись мои молитвы, а оно вишь как обернулось. Будто я в смерти родителей и сестёр с братьями виноват. Молитвами своими. А теперь ты. Снова — давай пахать. И вона — двое уже мёртвые лежат. И кому теперь молится? Какой молитвой?