– Ивашко, буди Ноготка и Сухана. Седлай коней. Нет, не седлай. И — не запрягай. Емец-жеребец! Как же это называется? Короче, как вирника сюда привезли — носилки между конями.
Я заскочил в полутёмный сарай. Хотя почему «полутёмный»? Луна уже высоко, крыш у нас нет. Вирник виден ясно. Ещё дышит. Плохо дышит. Прерывисто. И пот по лицу.
– Вон пошла! (Это бабе, что за мной следом заскочила)
– Как он? (Это Кудряшку. Он под стенкой лежит, лица не видно, но глаза поблёскивают.)
– Так известно как — помирает. Ты, боярич, лучше вели дать мне…
– Велю. Топором по загривку. Он сказал чего? За что мне дозволять тебе ещё воздух здешний портить?
– А…. Да. Только с заката — хрипит бессмысленно. А прежде он много чего…
– Тогда — заткнись. Носом — к стенке. И — спать. Ты ни меня или ещё кого — здесь не видал — спишь крепко. Потому и проживёшь дольше. Может быть.
С Макухи было снято всё, кроме нижних портов и нательной рубахи. Оставались только украшения. Любят здесь «мужи вятшие» на себя цацки навешивать. Типа наших гоблинов. Цепи, «гайки», кресты… Дольше всего не слезало обручальное кольцо. Я уж собрался отрезать палец, как снимал перстни с убитого Храбрита. Но подошедший Ноготок поплевал на колечко, на опухший сустав пальчика у болезного и, как-то хитро проворачивая колечко, сдёрнул его. Профессиональный палач умеет также профессионально обдирать покойников. Ну, или близких к ним по состоянию здоровья.
А что делать? Жалования же всегда не хватает. А общемировая традиция проста: всё снятое с казнённого или умершего в застенке — доход палача и подручных. В Бабьем Яре после освобождения Киева Советской Армией местные мальчишки разбивали спёкшиеся комки человеческих черепов и выковыривали золотые зубы невинно убиенных — местных жителей и военнопленных, расстрелянных в этом месте фашистами. В средневековье такого быть не может. И не только потому, что нет золотых зубов — просто после работы палача ценного ничего не остаётся.
Раздувшуюся тушу пока ещё живого вирника притянули покрепче ремнями к широкой доске, на которой он лежал, просунули снизу под ремни пару жердей и на таких импровизированных носилках вынесли на двор. Ивашка и Николай уже держали готовых коней. Попытки обсудить разные варианты расположения упряжи при перевозке носилок были мною пресечены сразу.
По «Слову о полку» помню, что какой-то князь Святополк «прилелеял отца своего между угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву». А Радзивиловская летопись под 1176 годом даёт: «И прииде же ко Мстиславу весть от Ярополка: Михалко есть немощен, несут его на носилех…». Там и картинка есть: одна лошадь идёт впереди, другая сзади, а носилки посередине. Причём ноги и первой, и второй лошади двигаются попеременно: левые — правые. То есть, кони эти — пресловутые «иноходцы». «Иные», но на Руси — не «чужие». «Иноходцы» — они везде «инородцы». Но — желанные. Паспортов или регистрационных номеров у лошадей на картинке не видать, так что, может быть, и «угорьские».
Вирник — не князь, иноходцев у меня нет. А вот то, что коней надо цугом ставить — пришлось вспоминать да соображать. В принципе — понятно: дороги на Руси — не от Цинь-ши-Хуан-ди. Первый император первой китайской империи, помимо мелочей типа объединения семи царств и постройки Великой Китайской стены, сделал по всей стране трёхполосные магистрали и стандартизировал длину осей всех повозок в империи. Средняя полоса, как и у нас — для проезда императора и его прислуги. А на «Святой Руси»… А в моей России? Не надо о больном, не будем о дорогах. Так что — гуськом. Или, в данном конкретном — цугом.
Нормальных вьючных седел, типа тех, которыми обеспечиваются бригады МВД Северного Кавказа, с дополнительными передней и задней шлейками, с увеличенным потником и его крышей, с приспособлениями для крепления вьюков — у меня нет. Ну и не надо. Это же не полноценный марш-бросок по пересечённой местности. Лишь бы кони не поранились, да Макуха раньше времени не свалился.
– Ивашко — старший. Остаёшься с Николаем и остальными. Ноготок — бери повод и за мной. Сухан — взять еловину. Пошли.
Без меня — нельзя. Я место знаю. «Источник с мёртвой водой». Чтобы Макуху кантовать нужно два здоровых мужика. Раз я иду, то и Сухан. Он от меня — только по явной команде. Ноготок… Он, конечно, молчун. Но личному палачу насчёт собственного языка особенно крепким надо быть. Когда якобинский террор в Лионе закончился отзывом комиссаров в Париж, последнее, что выплюнула лионская гильотина, были головы штатного тамошнего палача и его помощника. Да и вообще, «зачистка чистильщиков» — типовая процедура во многих общественно-политических процессах. Но не хотелось бы с этим торопиться. Без обоснованной необходимости. Вот и проверим прочность индивидуальных фильтров моего «профоса» по исходящим семантическим потокам.