А пока — «реал меняет ритуал». Попы — в дефиците. Можно годами пропускать Рождество и Пасху. А потом за раз отмолить этот грех, как сделал Афанасий Никитин после «Хождения за три моря». Как сделали спутники Магеллана, когда, по возвращению в Португалию, обнаружили, что не заметили «линию перемены даты» и праздники отмечали не в те дни.
Можно и венчание, и крещение отложить до приезда батюшки с очередным «чёсом» по пастве. Но исповедь, предсмертную или назревшую — отложить нельзя. Ибо исповедь более иных обрядов есть «лекарство для души». А душа мятущаяся или отлетающая — товар весьма скоропортящийся. Поэтому, с самого начала и аж до третьего моего тысячелетия, действует в Русской Православной Церкви прямо противоположное Католичеству правило: мирянин может и, в некоторых случаях, обязан принять исповедь любого человека. Мало кто об этом знает, попы про это говорить не любят — в чистом виде снижение прибыльности собственного бизнеса.
Но правило это есть. «И сиё — дело доброе». И я его знаю. А сейчас и вирник вспомнит.
– Попа у меня здесь нет. Да и ты тут один. Так что начинать с чтения чинопоследования, в котором должен молитвенно участвовать каждый желающий исповедаться — не будем.
– Пшёл вон, гадёныш! При тебе ни слова не скажу!
– Дело твоё. Помни: нет такого греха, который не может быть очищен покаянием. Помни о той радости, которая бывает на Небесах о кающихся грешниках — покайся и эта радость коснётся и твоего сердца…
– Хрен тебе! Чтоб ты сдох, тля плешивая, чтоб ты…
– Раскрой срамоту свою, да омоешься; покажи раны свои, да исцелеешь; расскажи все неправды твои, да оправдаешься. Чем безжалостнее будешь к себе, тем больше жалости явит к тебе Господь, и отойдёшь ты со сладким чувством помилования. Это и есть благодать Господа нашего Иисуса Христа, даваемая от Него тем, которые смиряют себя искренним исповеданием грехов своих. Смиряйся, Макуха, да поживее — апостол Пётр, поди, уже заждался. Сухан, выслушай вирника и позови нас. Мы с Ноготком коней отведём.
Мы отвели коней на сотню шагов и устроились на одном из больших валунов из «гадючьих» камней. Есть разные ритуалы этого, как святые отцы говорили — «второго крещения». «Господь гордым противится, смиренным же даёт благодать». «Смиренный вирник»… надорвавшийся при донесении «благой вести» в смеси с корыстолюбием и тщеславием… «И войдёт он в царство божие». И то правда. «Послом? В Тунис? — А куда ж его ещё?»
Как известно, первым из людей посмертно в рай вошёл Благоразумный разбойник. Он был там третьим, после Еноха и Илии, взятых на небо живыми. Мда… представляю — какой шалман устроили в христианском раю три этих старых еврея. Там же сначала даже апостолов не было.
Архиепископ Фессалоникийский Симеон писал о покаянии так: «Покаянием мы исправляем всё новые и новые грехи наши». О том, что «история учит, что она ничему не учит» — я уже как-то погрустил. Похоже, что и христианство учит тому же. Манера наступать на одни и те же грабли с этикеткой: «грехи человеческие», имеет столь длинную историю и столь широкое распространение, что от ощущения всемирности и вечности «двоечников во Христе» просто дух захватывает. И у Симеона — тоже: «Дар покаяния дан нам потому, что после крещения нет иного способа призвать нас ко спасению, кроме исповедания прегрешений». Так что рыдайте и оповещайте. Скорбите и стыдитесь. О себе и себя.
Но, что хоть и с не малой задержкой, но дошло до церковников — делать это надо тайно. Потому что «Общее собрание жильцов ЖЭКа» с разбором персонального дела пока ещё товарища, «сказавшего эту странную фразу: «Собака — друг человека!» Странную, если не сказать больше» — надоедает довольно быстро. Всем нормальным людям. «Кого волнуют чужое горе, когда свои радости одолевают?». До отцов церкви эта русская народная мудрость дошла лет за триста.
Изначально исповедь была публичной. Вокруг этого строилась довольно сложная система категорий прихожан: кому можно войти в храм, кому можно стоять в притворе с оглашаемыми… Но уже в 4 веке святитель Василий Великий сделал две вещи: изобрёл иконостас и додумался до тайной исповеди. Насчёт иконостаса не знаю, но насчёт «тайной исповеди» известно точно: чисто женское влияние. Дело в том, что христианочки блудили и в древности. А поскольку муж над женой властен вплоть до «живота», то публичная исповедь плавно перетекала в такое же смертоубийство «супруги вольного поведения». И женщины получили привилегию: говорить правду. Всю правду, ничего кроме правды. Но только — батюшке на ушко.