ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА
Сборник остросюжетной фантастики
Ант СКАЛАНДИС
ДОБЕЖАТЬ ДО БУЛОЧНОЙ
— Добежал бы до булочной, — сказала жена, — в доме хлеба нет ни куска. И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.
— Хорошо, — сказал я. — Два батона и половинку черного? Ставь суп разогревать.
— И не задерживайся нигде!
— Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти — в пять буду. Напротив только загляну. Вдруг коньяк дают.
Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.
Сначала, еще в подворотне, остановил милиционер. Он был с огромным «демократизатором» на левом бедре и с белой почему-то кобурой — на правом.
— Сюда нельзя, — сообщил он коротко.
— Чего это? — удивился я.
— Работают там, — все так же коротко и уже совсем непонятно объяснил он. Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.
Я выглянул в переулок. Он был оцеплен со всех сторон. Справа, у перекрестка, толпились какие-то люди, машины и торчал посреди улицы невесть откуда взявшийся ларек «Союзпечать». Никогда здесь не было этого ларька.
— Вам куда? — спросил милиционер.
— Да мне до булочной только. Вон она, — я показал рукой на ту сторону перекрестка.
— В обход, — резюмировал он.
— Долго, — пожаловался я. — Жена ждет.
— Смотрите, — сказал он неопределенно.
И я рванул вдоль по переулку.
Тут-то и началась стрельба.
Толпа у перекрестка рассыпалась. Взревели моторы. Зазвенели, разбиваясь, стекла. Откуда стреляют, было непонятно. Я инстинктивно пригнулся и побежал как можно ближе к стене дома. Крики и выстрелы не прекращались.
Добежав до угла, я был вынужден отлипнуть от стены и, максимально ускорившись, пересекать площадь по диагонали. Я говорю «площадь», потому что это действительно маленькая площадь, с нее уходят пять переулков, а не четыре, как с обычного перекрестка. Есть такая в Москве.
Машина, потрепанная пятерка-«Жигули», появилась сбоку и совершенно внезапно. Взвизгнули тормоза. Я косо обернулся и вильнул в сторону, не снижая скорости бега. В этот момент грохнуло еще несколько выстрелов. Что-то толкнуло меня в плечо, а затем — в голень. И я упал.
Но уже через какие-то секунды был подхвачен и буквально вброшен в машину, в тот самый «жигуленок», на заднее сиденье. А открывший переднюю дверцу спиигул водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на щиток, и я с ужасом увидел застывшие глаза и большую с запекшимися краями дырку у него во лбу. Рядом со мной плюхнулся еще один человек, по счастью, живой.
Все это происходило так быстро, что соображать было просто некогда. Да и от боли, признаться, темнело в глазах. Машина тронулась, за ней бежало сразу несколько милиционеров. Потом один из них остановился и принялся стрелять в нашу сторону с двух рук, как Бельмондо.
Две или три пули щелкнули о багажник. Потом, поорав тормозами в тишине переулков, мы выскочили на Садовую и понеслись с уже совершенно безумной скоростью. Труп от резких поворотов сполз на пол и лежал там очень тихо.
— Едут? — спросил водитель, не оглядываясь.
— Едут, — ответил сидящий рядом со мной и глядящий назад неотрывно. Это был крепко сложенный парень лет двадцати пяти, весь «вареный».
Водитель выругался.
Мне было отчаянно больно. Я посмотрел на свое левое плечо. Рубашка промокла насквозь, из-под короткого рукава темные струйки сбегали вниз до самой кисти. Левая штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и прилипла к ноге.
— Дурак, — сказал «вареный», явно обращаясь ко мне, — не мог другую рубашку надеть?
— А что, — поинтересовался я, — теперь стреляют во всех, на ком красные рубашки?
— Он еще шутит! — хмыкнул водитель. Потом спросил: — Очень больно, Кирюха?
Я догадался, что это я — Кирюха, и ответил: — Очень.
— Скоро приедем, — успокоил он.
Мы мчались, как сумасшедшие, и количество преследовавших нас милицейских машин возрастало на каждом перекрестке.
— Куда приедем? — полюбопытствовал я простодушно.
— А тебе куда надо? — улыбнулся «вареный».
— Да мне вообще-то только в булочную, — признался я честно.
Они оба захохотали. Оценили юмор.
Потом от очередного резкого поворота я на какое-то время потерял сознание, а очнулся, когда, со страшным скрежетом «поцеловав» стенку, мы влетели во двор и зарылись между двух мусорных контейнеров.
— Идти можешь? — спросил «вареный», выскочив наружу и распахивая передо мной дверцу.
— Постараюсь, — сказал я и, морщась от боли, вылез.
Но пришлось не идти, а бежать, и в подъезде я упал, сраженный одним видом крутой лестницы. Они меня подхватили, причиняя еще большую боль, и понесли. Через пустую квартиру, которую «вареный» открыл ключом, мы проникли на другую лестницу, широкую и гулкую, миновали старинный парадный подъезд и на улице загрузились в лимузин со шторками и затемненными стеклами, кажется, «ЗИЛ». И когда глаза пообвыклись в полумраке, я увидел, что «вареного» с нами нет, тот, что был за рулем «Жигулей», сидит теперь впереди, рядом с шофером, а справа от меня располагается смуглый восточного вида человек в темных очках и строгом костюме, слева же — симпатичная девушка в короткой юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь, о погоне не могло быть и речи.
— Сильвия, — сказал смуглый, не поворачивая головы, — помоги человеку. Видишь, он весь в крови.
Девушка кивнула, полезла в свою сумочку, достала скальпель и ловко распорола мне рукав рубашки и левую штанину.
— Откуда он, Гуня? — спросил смуглый у бывшего водителя «Жигулей», имея в виду, надо полагать, меня.
— С сорок пятого.
— А-а, — протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке.
Никто ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.
— Спокойно, малыш, — сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне больно.
Смуглый снял очки. Белки его глаз казались ослепительными.
Зрачки сливались с радужкой. Он сверлил меня взглядом и четко, по слогам произносил фразу, звучавшую для меня полнейшей абракадаброй.
Переход на русский был внезапным:
— Ты куда бежал-то, фуцин?
Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и я сказал:
— В булочную.
Здесь публика была другая — никто уже не засмеялся.
Все помолчали. Потом смуглый подытожил:
— Накладка.
— Убрать? — деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.
— Не здесь, — уклончиво ответил смуглый.
В этот момент Сильвия достала шприц, и, еще не почувствовав укола, я вновь потерял сознание.
Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.
— Да не возись ты с ним, — ворчал Гуня. — Он уже, считай, жмурик.
— Тихо ты, он очнулся, — отвечала Сильвия.
— А я и ему скажу. Слышь, парень, ты потянул локш. Понимаешь? Ну, то есть дело твое — труба. Не подфартило. Бывает. Так пусть девочка отдохнет, чем тебя холить. А?
— Да пошел ты!.. — обозлилась Сильвия. — Проживу как-нибудь без дурацких советов. Этим… приговоренным к смертной казни, исполняют же их последнее желание.
«Хороший разговор, — подумал я. — Что же дальше-то будет?» И так подумал, словно все это меня и не касалось. Сознание заволакивало приторным туманом подступающей слабости. Боль уходила. Сильвия сидела у меня в ногах и доступными ей способами лечила мой измученный организм. Ее пальчики и ее губы поистине творили чудеса.
Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:
— Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы есть?
— Вопросов нет, — кивнул смуглый.
Сильвия не имела возможности ответить, а Боб длинно и злобно выругался.
Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.