вечерний
140 небесный колпак
закрыл
музейный Версаль.
[1925]
Ноябрь,
а народ
зажат до жары.
Стою
и смотрю долго:
на шинах машинных
мимо -
шары
катаются
10 в треуголках.
Войной обагренные
руки
умыв,
и красные
шансы
взвесив,
коммерцию
новую
вбили в умы -
20 хотят
спекульнуть на Жоресе.
Покажут рабочим -
смотрите,
и он
с великими нашими
тоже.
Жорес
настоящий француз.
Пантеон
30 не станет же
он
тревожить.
Готовы
потоки
слезливых фраз.
Эскорт,
колесницы -
эффект!
Ни с места!
40 Скажите,
кем из вас
в окне
пристрелен
Жорес?
Теперь
пришли
панихидами выть.
Зорче,
рабочий класс!
50 Товарищ Жорес,
не дай убить
себя
во второй раз.
Не даст.
Подняв
знамен мачтовый лес,
спаяв
людей
в один
60 плывущий флот,
громовый и живой,
попрежнему
Жорес
проходит в Пантеон
по улице Суфло.
Он в этих криках,
несущихся вверх,
в знаменах,
в шагах,
70 в горбах
"Vivent les Soviets!..
A bas la guerre!..
Capitalisme a bas!.." {*}
{* Да здравствуют Советы!..
Долой войну!..
Долой капитализм!.. (франц.).}
И вот -
взбегает огонь
и горит,
и песня
краснеет у рта.
И кажется -
80 снова
в дыму
пушкари
идут
к парижским фортам.
Спиною
к витринам отжали -
и вот
из книжек
выжались
90 тени.
И снова
71-й год
встает
у страниц в шелестении.
Гора
на груди
могла б подняться.
Там
гневный окрик орет:
100 "Кто смел сказать,
что мы
в семнадцатом
предали
французский народ?
Неправда,
мы с вами,
французские блузники.
Забудьте
этот
110 поклеп дрянной.
На всех баррикадах
мы ваши союзники,
рабочий Крезо,
и рабочий Рено".
[1925]
Обыкновенно
мы говорим:
все дороги
приводят в Рим.
Не так
у монпарнасца.
Готов поклясться.
И Рем
и Ромул,
и Ремул и Ром
в "Ротонду" придут
или в "Дом" {*},
{* Кафе на Монпарнасе.}
В кафе
идут
по сотням дорог,