Хотя это было время нестабильности и насилия, стоит заметить, что именно тогда появились первые тексты на французском языке. Обычно это были жития христианских мучеников, которые, подобно святому Дионисию, прошли через пытки и приняли смерть за веру. Изначально эти легенды в пропагандистских целях распространяли проповедники. Медленно возрождающийся на пепелище угасшей цивилизации город выказывал особое пристрастие к таким историям, — прекрасное свидетельство желания перепуганных горожан найти успокоение хотя бы в мифологии.
Женевьеву, позднее главную патронессу Парижа, не пытали, она не принимала мученической смерти. Она талантливо манипулировала людьми и умело управляла событиями, была искушена в «теневом» искусстве дипломатии, могла запугать слабых духом политических оппонентов-мужчин и одновременно успешно поддерживала мистическую ауру святой. Позднее историки и теологи создали миф о святой Женевьеве, опираясь именно на эти качества ее характера.
До прихода франков самой большой угрозой для города были гуннские всадники Аттилы, дошедшие в 441 году до Рейна и разбившие лагерь на расстоянии дневного перехода до стен Парижа. Спасителем города в то тяжелое время стал не воин и не правитель, а хрупкая благочестивая Женевьева. Ей было Божье откровение, из которого она узнала, что город будет спасен. Паникующие горожане нуждались именно в таких новостях, и Женевьева сделала все, что в ее силах, чтобы предотвратить панику и остановить массовое бегство из города. Женевьева совершила политический и духовный подвиг: предотвратила падение города в условиях, когда победители, несомненно, разрушили бы его до основания.
Самая известная картина, изображающая Женевьеву, называется «Sainte-Geneviève gardant ses moutons» («Святая Женевьева, охраняющая овечек»). Сегодня это произведение XVI века работы неизвестного художника висит в галерее музея Карнавале. Лицо Женевьевы источает материнское тепло, фигура полная, линии фигуры гладкие, что вовсе не похоже на типажи начала Средневековья. Она окружена «стоячими камнями» — дольменами (еще одна выдумка художника). На заднем плане — Париж, замерший в ожидании спасения. Более того, святая изображена этакой крестьянкой и наследницей кельтов, лишенной грязной примеси кровей языческого, разлагающегося Рима.
В действительности Женевьева родилась в 420 году в галло-римской аристократической семье неподалеку от Парижа, в Нантерре. Легенды представляют Женевьеву бившейся в конвульсиях и страдавшей лихорадкой крестьянской простушкой. Однако происходила она из состоятельной, обладавшей серьезными политическими связями семьи. Хотя галло-римский Париж исчезал на ее глазах, Женевьева была достаточно хитра и упряма, чтобы продолжать бороться за политическую власть. Женщина тех времен могла подняться только на религиозной ниве. Так что Женевьева еще в раннем возрасте начала строить свою репутацию, замешанную на мистицизме. Тем самым она стала наследницей своего отца и заняла место одного из главных советников городских властей.
Поначалу парижане ее не любили и не верили ей: далеко не все подпали под влияние полных мистицизма речей худой девочки с пронзительным взглядом. Ее высказывания больше пугали, а подчас даже ужасали. Но Женевьева обращалась к темам, волновавшим многих: Римская империя хрупка и вот-вот падет под напором внешних врагов. По мере приближения армии Аттилы в Париж на привал по пути на спокойный и богатый юг волна за волной прибывали беженцы. Они рассказывали истории о кровавых побоищах, о том, как варвары вырезали всех в городах и селах, как насиловали девственниц и убивали тысячи людей. Парижане тряслись от страха. Это гнев Божий, утверждали беженцы, это конец всему.
Женевьева слышала эти истории, видела, как голодные и изможденные беженцы возносят молитвы о спасении. Она решила голодать (ела только зерно и бобы и лишь дважды в неделю), вследствие чего ее душевное равновесие нарушилось. Анорексия превратила ее бледный лик в почти сияющий, и когда стало очевидно, что приход Аттилы в Париж неизбежен, благородная девица Женевьева отправилась по улицам острова Ситэ, по заболоченным полям у реки, по опустевшим дворцам (римский префект Аэций давно бежал в Испанию якобы за помощью), повествуя о том, что открыл ей Господь: Париж будет спасен.