Эти кварталы позорили столицу, и левые политики все громче призывали власти исправить ситуацию. Простого решения этой проблемы, однако, не существовало: требовалась масштабная реконструкция центрального Парижа — крайне непопулярное решение среди политиков и архитекторов — или переселение пролетариата в и без того неспокойные banlieue. Но переезду рабочих противилось левое политическое крыло, лелеявшее мечту о «красном Париже».
Еще в 1948 году правительство разработало план по строительству жилья — так называемых habitations à loyer modéré (жилых домов за умеренную плату, HLM). Это были высококачественные здания, часто строившиеся в центре города или в особо привлекательных районах, но их катастрофически не хватало, и цены на квартиры в них были запредельными. В начале 1950-х годов программу HLM возродили, но теперь муниципалитет стремился строить так называемые grands ensembles, многоэтажные кварталы за внешним кольцом опоясывающих Париж дорог, соседствующие с загородными виллами. Самый известный ансамбль — район Сарсель, расположенный на севере города. Строительство комплекса, вмещающего около 10 000 человек, было завершено в 1954 году. Однако среди его поселенцев быстро распространился синдром нарушения психики жителей больших современных кварталов — странная форма аномии XX века, коренившаяся исключительно в скуке и безысходности жизни в высокотехнологичной среде, где нет места кофейням, барам, маленьким улочкам, магазинчикам, рынкам и любому другому элементу традиционной суетной жизни Парижа, богатой разнообразными мелочами. «Успех» Сарселя подстегнул градостроителей, и к концу 1950-х годов Париж окружили более девяноста уродливых, построенных за небольшие деньги районов, вгонявших в депрессию своих жителей и гостей. Теснота в Париже постепенно исчезала, но далось это нелегко.
Горожане преклонного возраста заметили, что освобождение столицы от нацистов уничтожило многие аспекты культурной жизни Парижа, которые безвозвратно канули в прошлое. Припоминаются бодлеровские стихи XIX века, поэт говорит о вымирании старого Парижа: город преображается в «мегаполис, который меняется, увы, быстрее смертного сердца человеческого».
Жертвой городских перемен пали традиционные полуофициальные бордели, существовавшие, сколько столица себя помнила. Кампанию по уничтожению публичных домов возглавила некая Марта Ришар (сама шлюха в отставке и полицейский информатор); так как после войны бордели считались признаком упадка, который и развалил старую добрую Францию, этой даме было несложно заручиться поддержкой прессы. Хуже того, всем было известно, что дома терпимости не бедствовали и при оккупантах, принимали их с тем же гостеприимством, что французов. Как только был принят закон 1946 года, более 180 публичных домов Парижа были закрыты, в том числе знаменитые «Шабанэ» (известный с 1820 года), «Сфинкс», и «Ле Уан Ту Ту».
Бордели были не просто неотъемлемой частью парижского фольклора и местом, куда, чтобы вкусить легендарных удовольствий столицы, приходили иностранцы, но также элегантными и богато украшенными памятниками, посвященными всем формам сексуальных удовольствий человечества. Такие заведения, как «Сфинкс» или «Ле Уан Ту Ту», предлагали посетителям не только секс за деньги, который можно было приобрести на любом углу города, но и специальные «шоу» и «спектакли» на любой вкус клиента, предварявшего сексуальные утехи обедом в местном ресторане. Лицемерие сенаторов, проголосовавших за то, чтобы закрыть бордели, не убедило знаменитую патронессу «Ле Уан Ту Ту» Фабьен Жаме. Распознав среди голосующих несколько завсегдатаев своего заведения, она вслух высказала сожаления в адрес их жен, так как их мужья больше не познают высот наслаждения. Проституция, понятное дело, никуда не пропала, а просто перекочевала на улицы. Продажные девки работали по всему городу, особенно бойко дело шло на улице Сен-Дени, на задворках Пигаль и в коротеньких узких улочках вокруг здания Оперы. Закрытие борделей было воспринято как очередной шаг на пути отдаления общества от старой Франции и приближения к современной англосаксонской модели, завоевавшей весь мир. Гибель домов терпимости тихо оплакивали те, кто понимал, что уничтожена часть сложной, веками складывавшейся парижской культуры удовольствий.