Столкновения были жестокими и страшными и превзошли даже самые худшие ожидания. Студенты и присоединившиеся к ним левые (в том числе — ситуационисты) возводили баррикады и в конце концов захватили всю Сорбонну. В ответ полиция начала обстреливать демонстрантов гранатами со слезоточивым газом. Ранее такие гранаты использовались только во время войны во Вьетнаме. Бунтовщики упорствовали и не сдавались — жгли автомобили, бросали в полицию бутылки с зажигательной смесью. Девушки, иностранцы, рабочие — все присоединились к битве. Каждое утро после ночи боев улицы Латинского квартала выглядели так, словно здесь бушевала полномасштабная война. На стенах пестрели лозунги ситуационистов и анархистов. Например: «ВОПЛОТИ СВОИ ЖЕЛАНИЯ», «ВООБРАЖЕНИЕ ВОШЛО В СИЛУ», «БУДЕМ ЖЕСТОКИМИ!». А над кровопролитной бойней стоял зачинщик Ги Дебор и предрекал приход безграничной свободы. «Мы не боимся разрушений», — объявил он.
Вышедший из-под контроля бунт был опасен, но, как утверждала полиция, о полноценной студенческой революции не могло быть и речи.
Дела пошли еще хуже, когда 14 мая по Франции прокатилась волна рабочих забастовок — замерла промышленность всей страны. Именно этого и боялись власти — пролетариат и студенчество объединились в союз, который стал достаточно силен, чтобы сместить правительство. Когда же к забастовкам присоединились работники почты, учителя, владельцы маленьких магазинов и служащие сферы услуг, показалось, что Париж находится на грани анархии и беззакония, которой не бывало с 1871 года. Объединение протестующих прокомментировала оптимистическая надпись на стене: «Cours, camarade, le vieux monde est derrière toi!» («Вперед, товарищ, ибо старый мир идет по пятам!»).
Большую часть восстания де Голль пропустил, так как находился с президентским визитом в Румынии. Ходили слухи, что он боится возвращаться во Францию. Вечером 24 мая, как и во время прошлых конфликтов, де Голль решил обратиться к нации. Адресовав свою речь непосредственно восставшим, он высокомерно обвинил их в том, что они «гадят в собственных постелях». Президент не удовлетворил никаких требований бунтовщиков — тем более что восставшие избегали конкретики, большинство претензий и не заслуживало ответа, — но признал, что старый порядок власти разрушен и пришло время для «изменения нашего общества… пришло время каждому заняться своим делом».
Вдохновенная речь, однако, не произвела на бунтовщиков никакого эффекта. Ночь на 24 мая оказалась страшнее других. В Бордо, Нанте и Лионе, где к тому же убили офицера полиции, появились баррикады. Двигавшаяся к площади Бастилии тридцатитысячная демонстрация встретила на своем пути полицию. Толпа начала выворачивать брусчатку, хватать стулья и столы кофеен, бросать в полицию всем, что подвернется под руку. Растянув ряды, РРБ и полиция окружили Отель-де-Вилль, Елисейский дворец и прочие главные государственные сооружения. Бунтовщики прознали, что здание Биржи не охраняется. Тяжеловооруженные отряды бросились туда и с криками «Храм золота!» подожгли здание.
Казалось, что хуже уже некуда. Экономическая жизнь Франции замерла, страна находилась на грани финансового краха. Власти осознали, что для предотвращения полного объединения студентов и пролетариата следует договариваться с профсоюзами. В особняке дю Шатле на улице Гренель в 3 часа пополудни представители правительства и профсоюзные боссы подписали соглашение о повышении заработной платы, чем предполагали положить конец конфликту. Однако профсоюзы, почувствовав свою власть, отказались принять подачку. Не менее оппортунистически выступили левые политические фракции, возглавляли которые объединившие всех левых воедино Франсуа Миттеран и Пьер Мендес Фран. Де Голль вновь покинул пределы Франции. В то время как по городу пошли слухи о его скорой отставке, президент, чтобы убедиться в собственных силах на случай революции, встречался в Рейне с генералитетом страны.
До крайностей не дошло. Вместо этого в 4:30 утра 30 мая де Голль вновь обратился к бунтующей стране. На сей раз он объявил, что через сорок дней пройдут выборы, которые заменят «саботаж гражданским действием» и снимут опасность «тоталитарного коммунизма». С чувством огромного облегчения и триумфа голосовавшая за де Голля патриотическая Франция восстала: тысячи горожан праздничным парадом прошли по Елисейским полям, размахивая трехцветными флагами и скандируя: «Франция, вернись на работу!», «Вычистим Сорбонну» и постыдное «Алжир французам!».