Когда в 1981 году к власти пришел Франсуа Миттеран, Париж ликовал — президентом стал социалист, его программа несла отзвук исторического радикализма. Парижанам, мечтавшим увидеть возрожденную столицу мировой революции, привиделись призраки Народного фронта, Коммуны и даже тени майских событий 1968 года. Их ожиданиям не суждено было сбыться. Миттеран, верный исключительно самому себе и собственной власти, был мастером двурушничества и гением двусмысленности. В 1980-х годах всю свою энергию, все свои силы он бросил на удержание власти, на управление событиями, пусть даже ценой отказа от всех обещаний и предательства всех принципов. Критики Миттерана быстро подметили, что его называют «последним королем Франции», отчасти за то, что он руководил своей свитой, словно придворными, а отчасти за то, что часто в поведении президента прослеживалась позиция человека, поднявшегося выше проблем страны, которой он искренне сострадает, но не в силах помочь при всем желании[143].
Несмотря ни на что, французы считали его своим человеком (называли «tonton» — «дядюшка») и были уверены, что Миттеран действительно печется об их интересах. К концу его правления, когда президента сразил рак, всплыли факты о давнем сотрудничестве с правыми, вновь прозвучали обвинения в коллаборационизме, которые преследовали Миттерана с 1945 года. Как бы то ни было, слухи бросили глубокую тень на всю политическую элиту Франции, в действиях которой народ подозревал позорное предательство. Причины слабости позиций социалистов — преемников Миттерана — и безуспешные попытки центристов выиграть выборы отчасти состоят именно в обнаруженном компромате и сокрушающих обвинениях в адрес президента. Победу на выборах его противника, манипулятора и циника Жака Ширака, героя элиты правой буржуазии и врага всей остальной Франции, можно объяснить политическим вакуумом — единственным, что оставил Миттеран своей стране.
Результатом спесивости и холодной надменности, характерных для Миттерана в последние годы его правления, стали так называемые grands travaux («большие работы», явившиеся на смену «великим проектам»), которые президент разрешил вести по всему Парижу, чтобы запечатлеть след собственного правления. Новые проекты существенно изменили облик Парижа: были реконструированы сады Лувра и Тюильри, перед Лувром появилась огромная стеклянная пирамида (проект Минь Пея), были построены Большая арка у Ла Дефанс, Опера Бастиль и здание Библиотеки Франции (позднее получившей имя Миттерана). Каждый из этих проектов сопровождала волна скандалов — от обвинений в финансовых махинациях до подозрений исполнителей в непрофессионализме. Но это были только цветочки: никто не считал новые сооружения эстетически приемлемыми, парижане отказывались мириться с их существованием. Так что «народный» Париж, в котором народ больше не определял ход истории, превратился в скопище конструкций, чьи холодные, абстрактные формы могут понравиться только бесталанному архитектору или взяточнику-чиновнику.
За год до того, как Миттеран стал президентом, в апреле в возрасте семидесяти пяти лет умер Жан-Поль Сартр. Подобно похоронам Гюго, прошедшим столетием ранее, траурные церемонии памяти этого писателя стали эпохальным событием; так считали даже те, кто не прочел ни строчки из произведений Сартра. Более 50 000 человек хмурым апрельским утром столпились на улицах левобережья, чтобы посмотреть, как тело великого писателя будет погребено на кладбище Монпарнас. Газеты объявили его смерть символизирующей конец истинного французского интеллектуального течения, а самого Сартра — воплощением неравнодушного к культуре и политике парижанина, описанного в начале XX столетия Эмилем Золя и закаленного в горниле кризисов и катастроф века.
Прославился Сартр во времена оккупации, но пыл писательского таланта сделал его героем для нескольких последующих поколений интеллектуалов, его слава пережила кризисы алжирской и вьетнамской войн, события мая 1968 года, волну терроризма 1970-х. Смерть его, как утверждало общее мнение, предварила кончину Парижа как столицы мировой мысли. Примерно те же слова повторялись после смерти Ролана Барта (1980), Реймона Арона (1983), Симоны де Бовуар (1984), Мишеля Фуко (1984), Луи Альтюссера (1990), Ги Дебора (1994) и, совсем недавно, Жака Деррида (2004).
143
Критический и обстоятельно подтвержденный документами обзор того периода дает Джон Лафлэнд в книге «Смерть политики».