После литературной командировки в Париж английский писатель Питер Акройд назвал Париж «впечатляющим городом», но это был далеко не комплимент. Да, город действительно слишком заботится о собственном имидже и стремится выстроить общую для всех иллюзию: это видно в огромных зеркалах, которыми сверкают кофейни, и в бесконечных отблесках магазинных витрин на бульварах. Самой великой химерой из всех я назову суждение о том, что Париж является хранилищем возвышенного чистого разума человечества. Поэтому современный мегаполис часто считают городом, который умирает, раздавленный весом собственного прошлого.
Настоящая история Парижа, как сказал поэт Жан де Бошер, это движение между «clair» и «obscur», между светом и тенью. Прямо на улицах, пишет он, видна полярность, игра света и тени, прошлого и настоящего. Если мыслить политически, история города сотворена перемещениями между абстрактным пространством государственного и правительственного контроля и реальностью, населенной мечтателями, диссидентами, саботажниками и провокаторами.
Можно сказать, что Париж буквально соткан из идей и идейных устремлений.
Этим объясняются страстность, жажда крови, красота и фанатизм, которые всегда были неотъемлемой частью повседневной жизни этого древнего города. Новые изменения образа жизни, политические стратегии, формы насилия и удовольствия формируют столицу XXI века. В Париже доступны все соблазнительные и изнуряющие крайности современной жизни.
Но опять же — так здесь было всегда.
Эпилог
Парижский андеграунд
Летом 2004 года, когда я продолжал писать эту книгу, занимая малюсенькую квартиру в районе Тампль, я решил совершить поездку в Танжер, чтобы встретиться с проживающим там испанцем Хуаном Гойтисоло. Причиной этой идеи послужила его короткая статья «Париж — столица XXI столетия». Несмотря на малый формат, это был один из наиболее провокационных материалов о Париже, которые я когда-либо читал. Автор утверждал, что, для того чтобы превратить Париж в столицу XXI века в полном смысле этого слова, его предварительно следует полностью уничтожить. Мне хотелось спросить у Гойтисоло: насколько серьезно подобное утверждение в мире, существующем после 11 сентября 2001 года?
Мы встретились в кофейне под чудесным именем «Maravillosa»[145] в «испанском» квартале Танжера, где в основном проживали беженцы из Испании (со времен режима Франко) и всей Европы («грязной мачехи», как назвал ее Гойтисоло). Писателю было уже за семьдесят, но величайший мастер слова, каким почитал его весь испаноговорящий мир, он не утратил пылкого неприятия серых мелкобуржуазных ценностей. Он водил тесную дружбу с Жаном Жене и унаследовал от старого плута интуитивную подозрительность по отношению к власти всякого рода. В Париже, в основном в округе Сентье, писатель прожил несколько десятилетий. Там-то к нему и пришла мысль о том, что идея о всеевропейской столице, созданной и населенной только европейцами, не просто анахронизм, но опасное заблуждение, от которого следует как можно скорее отказаться. Причиной тому он считает расхождение мифа об исключительно европейском поселении с реалиями современной улицы. Париж, утверждает Гойтисоло, является крупнейшим африканским городом мира, хотя стоит он не в Африке. Улица за окнами квартиры в Сентье говорит на суахили, арабском, курдском, хинди, китайском и нескольких наречиях французского языка неевропейского происхождения. Истинная полифония современного Парижа, продолжает он, звучит на задворках общества и не слышна постороннему уху.
Гойтисоло сказал, что любит Париж за древнюю и крепкую традицию подспудной борьбы с культурной и политической властью; именно по этой причине и сам он — противник Франко и диссидент — бежал из Испании именно сюда. Но традиция эта, утверждает Гойтисоло, была утрачена в конце XX столетия, и ее следует возродить. Когда гуляешь по современному городу, рассказывает он, видишь лишь выхолощенную версию прошлого, и невозможно уже найти восхитительные детали или сделать открытия, которые так радовали в прошлом. Мегаполис следует «деевропеизировать», чтобы дать возможность зазвучать в нем голосам инакомыслящих, провозглашающих свежие идеи. В этом вся суть провокационного эссе.