— Иди же ко мне Халида! Дай я тебя поцелую как делает это секс-звезда, с красивыми таким женщинами у себя в России.
И не дожидаясь конца перевода, я ее руками прижала к своей груди и чувствую…
Ой, мама! А может, хватит и этого не надо?
Но все равно. Поцелуй принят! Еще бы! Ведь я в него всю себя вложила с отчаяния и сумасшедшим напором. Она словно меня обожгла? Нет, честное слово! Стоит, улыбается и уже как-то не так говорит, за руку взяла, вот теперь сама прижала, обняла. Вот так-то милая! То ли еще я тебе устрою? Ты еще долго будешь помнить меня — лучшую в твоей жизни Мадам из России!
— Да и вот еще! Скажи ей Мари, что я за нас заплачу наперед. Триста долларов, хватит?
Потом едем в машине домой.
— Ты что? — Смущает меня Мари своими вопросами. — Ты что, в самом деле, решила с ней? А как же твой Игорь?
И мне ей приходится долго и нудно все объяснять, что я… И все и о том, что я все для того сделаю, чтобы этот упрямый кутюрье пошел мне навстречу, а что касается Халиды, то пусть не беспокоится! Она только самый кратчайший путь к нему, если конечно ты мне правду сказала. Ну, а если не так?
— Так, так все Мадам! Я вчера все узнала у Пьера!
— А Пьер это кто?
— Он мой друг, мой бой-френд и я ему вчера рассказала, и сама попросила помочь, особенно после того как ты мне и отцу предложила с тобой…
— Ну и он что? Откуда он знает?
— О, Пьер знает все! Он же работает журналистом при журнале Фашион-мода. И ему обо всех, и у него свои люди везде, и у того Кутюрье тоже. Так что Бест, если можно и его, если что, то к себе он ведь старается тоже.
— Это почему же?
— Ну я сказала ему, что ты из Москвы и что с мужем решили в Париже заняться высокой модой, и что, прости меня сказала ему, что ты миллионер, нет, что твой муж! Прости, что не надо так было?
— Насчет высокой моды не знаю, думаю еще, скорее возьмусь за трусы!
— Что за белье, кюлот, пантье? Прости, что такое трусы, это что же, нижнее белье женщин?
— Ну да! Есть у меня одна задумка, но пока давай завтра или когда она тебе сказала?
— Да Мадам, завтра в четыре часа по полудню позвонит, но вот когда и где, даже не знаю, куда она вас поведет?
— Нет, дорогая не меня, а нас поведет с собой, и ты вместе со мной!
— Ну я не знаю, а если это куда-то… Ты знаешь, ведь Халида манекенщица, и у нее знаешь какие могут быть мысли на этот счет? Потому что у них принято с девушками дружить. Только бы не в Ле Пулп!
— Ле Пулп? Это что?
— О, Ле Пулп! — Это ее папаша уже подключился, даже к нам повернулся от руля своего.
— Так папа! — Говорит, возмущаясь с ударением на последний слог, как тут принято у них. — Папа вы не мешайте, это не ваш бизнес! Везите домой. Да, а мне куда?
— Со мной!
Мари и вино
По утрам и вечером теперь мне с косой помогает Мари.
В это утро Мари не узнать, как вошла, так все Мадам да Мадам. Расстроилась и немного бледна.
— Ты как Мари? С тобой все в порядке. — Она мне: — Да, Мадам.
Но вижу, что какая-то не такая она и слишком часто я слышу от нее это мадам.
— Так Мари! Мне не ври! Говори в чем беда?
— Ах, Мадам! Вы расстроили меня вчера. И зачем Вам эта Халида? Она плохая, хитрая, жди от нее беды. Вы бы ее лучше оставили в покое? Вам не надо с ней встречаться.
— Ты что же, ревнуешь? — Расчесываюсь и смотрю в зеркало, так как она старательно избегает моего взгляда. — Ну и что ты мне еще скажешь насчет Халиды?
— Вчера Вы меня расстроили, а сегодня — родные. Мне стало грустно и одиноко. Что же мне делать? Я не хотела, но сейчас решила рассказать Вам, что у меня дома происходит.
И вот под ее рассказ уже убрана коса, расчески и щетки, и мы с ней сидим на диване, и она все мне о себе, о Пьере, своем отце, маме.
Я слушаю ее неторопливый и немного грустный рассказ о том, что даже в Париже, этом Вавилоне народов, все равно есть непонимание между национальностями, есть нетерпение к обычаям других народов, поведению и традициям другой нации в этом мегаполисе. Оказывается, Пьер недоволен тем, что хоть и Мари чуть ли не от рождения в Париже живет, но как обычная француженка себя не ведет. И к тому же отец ее:
— Никаких посягательств на девственность, только в браке, а если ослушаешься, то забирай свои вещи и уходи куда хочешь!
— Причем, мы все говорим отцу: я, Пьер, мама, ну что же это за дикость такая, а он все стоит на своем!
А тут Пьер мне поставил ультиматум: выбирай, или вместе живем, или я ухожу, не могу больше так. А то у меня говорит, как в той пословице получается: «Близко к церкви, да далеко от Бога», я же не мальчик, а мужчина взрослый, и ты самостоятельная уже, либо так как я говорю, и мы спим, либо оставайся с отцом.