Говорю же, я помню этот день, даже запах рыбы запомнила, он у меня теперь плотно ассоциируется с образом тюрьмы. Скотина, стерва! Прилипла к Ване намертво. Не знаю, что она вообще в нем нашла. Он некрасивый, какой-то невзрачный, невысокий, полноватый, да и говорит тихо, хотя в то же самое время с важностью, словно все должны к нему прислушиваться. Думаю, это все комплексы.
Короче, раздался звонок, мой Ваня встрепенулся, захлопнул свой ноутбук, словно боялся, что я прочту его договор (как будто бы я в этом что-то понимаю!), и выбежал из кухни. Я слышала, как он говорит с ней тихо, шепчет. И шепот этот какой-то тревожный, нехороший. Я прямо кожей почувствовала беду и порывалась уже распахнуть дверь и крикнуть ему, что я все знаю, что их уже многие видели вместе, но сдержалась. Ну и что дальше, сразу же спросила я себя. Предположим, я скажу, что знаю о его связи с этой Лариской, этой шлюхой, и что он мне ответит? Что, если он не станет ничего отрицать и скажет (как это зачастую происходит в кино, в тех самых мелодрамах, где часто проигрываются подобные ситуации), что, мол, я давно собирался тебе рассказать, Вера, да все не мог решиться, но вот теперь ты сама, наконец, все знаешь, а потому, типа, давай разведемся по-быстрому, и все! А вот развод-то мне как раз и не был нужен. Мне незачем разрушать нашу семью. У нас сын-подросток, которому нужен отец. Да и зарабатывает Ваня прилично, ни в чем мне не отказывает. Разве мои амбиции стоят того, чтобы лишиться всего этого, я имею в виду безбедного существования, и стать, как прежде, гордой нищебродкой, какой я была, скажем, когда жила еще со своими родителями? Нет-нет, я лучше потерплю. Тем более что мы давно уже спим с ним в разных комнатах, вернее, мы только пару месяцев нашей супружеской жизни и спали вместе. Как только я забеременела, так сразу же прогнала Ваню в проходную комнату. Потом родился Илья…
Это сейчас у нас большая квартира, и у каждого по своей комнате… Да и вообще все это не важно. Меня эта сторона семейной жизни вообще никогда не интересовала. Моя подруга Тая, с которой я всегда всем делюсь, считает меня фригидной женщиной. Думаю, она права. Возможно, я этой своей фригидностью сделала несчастливым своего мужа…
Кажется, я отвлеклась. Так вот, она позвонила ему, что-то сказала, и он вернулся на кухню бледный. Я сразу поняла, что что-то стряслось, что кто-то умер. Ну или произошло что-то непоправимое, понимаете? Непоправимое, это когда уже ничего нельзя сделать, поправить. Вот такое у него было лицо. Я спросила его, конечно, что случилось и кто звонил. Было бы неправильно промолчать. К тому же любопытно было. Ваня ответил, что его друг умер.
Не скажу, что знаю всех его друзей, но тех, с кем он играет по выходным в преферанс, знаю. Все молодые, крепкие мужчины. Холеные такие. Ненавижу! Сидят себе, попивают коньячок, закусывают лимончиком. Вот уверена, что у каждого из них есть любовницы, что все они ведут двойную, а то и тройную жизнь, развлекаются, как хотят, пока жены воспитывают их детей и стирают им рубашки. Нет, я понимаю, конечно, что дело не в рубашках и не в тарелке супа, что все это глупости. Тут в другом дело.
У большинства нас, женщин, все-таки чувство ответственности развито больше, чем у мужиков. Все-таки у нас дети, и мы, так уж заложено в нас самой природой, несем за них ответственность. Это мужчина может прийти домой под утро, и от него будет нести алкоголем и женскими духами, а женщина — она же должна накормить детей, уложить их спать, прибраться и выспаться перед новым рабочим днем…
— Убили его, — вдруг сказал он, возможно, неосознанно желая поделиться со мной, причем поделиться не только своей бедой, но и собственным удивлением, мол, представляешь — убили! Убийство — это же криминал, такое случается нечасто и заставляет задумываться окружающих: за что? Когда человек умирает от болезни, все вокруг него тоже, конечно, задумываются, мол, вот, проглядел человек, вовремя не обратился к врачу. Но это все размышления, своеобразная примерка ситуации на свою жизнь, на свое здоровье. А вот убийство…
— Я знаю его?
— Нет, — замахал Ваня руками, — нет, не знаешь. Так, один знакомый.
— И как же его убили и, главное, за что?
— Зарезали… Да кто ж знает, за что… Но все равно страшно… Вот жил человек, и вдруг его нет.